Гибель Марса
Шрифт:
Со стороны Замоскворечья слышались глухие разрывы. Порой небо с той стороны освещалось яркими вспышками. На Выборгской стороне тоже стреляли, но взрывы сопровождались голубоватыми всполохами, которые то становились яркими, то блекли, отбрасывая на тучи мертвенные отблески. Не хотелось думать о худшем, но так могли взрываться только тактические ракеты. Интересно, кто их запускал?
Ближе -- на Троицком мосту -- периодически велась стрельба. Стреляли с обоих сторон - непонятно кто и зачем - на мосту никого не было. Трассеры, черканув о мостовую, веером уходили в небо или
Потом мы увидели вспышку. Яркую, как солнце -- по душу "дживы". Затем над мостами пронеслись, разбрасывая тепловые ловушки, два армейских аэромобиля - "титаны", выкрашенные в стальной цвет неба, и пропали в районе Смольного. На их фюзеляжах в отблесках взрыва блеснули красные звезды. Мне показалось, что одним из них управлял мой друг и однокашник, летчик высшего класса, герой России - Федор Березин по прозвищу Мама ту-ту, с которым, когда он вырывался со службы, мы пили самые разнообразные крепкие напитки и вообще отрывались по полной.
Он любил напевать детский стишок:
Мы не будем долго пить -
Будем денюшку копить.
Мы накопим рублей пять -
Выпьем водочки опять.
Мы опять не будем пить -
Будем денюшку копить...
Ну и так далее -- до бесконечности. Из-за этого на трезвую мы с ним обычно долго пререкались, потому что Березин таким странным образом отстаивал право на свободу слова.
– - Пошли сюда!
– - приказал Виктор Ханыков, перелезая через горы земли.
– Здорово наши влупили?!
– - Здорово...
– - вяло согласился я.
– - А мне еще говорили о гуманности власти...
– - вернулся я к своим баранам, полагая, что после увиденного душа сыщика размякнет.
– - Ха...
– - с презрением отозвался Виктор Ханыков, ступая на Кронверкский мост.
Несомненно, он хотел сказать, что я зря надеюсь.
– - Ты бы лучше подумал, что следователю расскажешь!
Мне осталось только вздохнуть. Действительно, все складывалось против меня: бабон с Кагалмой, комиссар со своим понедельником, мои статьи с намеками на войну в астросами... Но это были только цветочки. Дальнейшие события показали, что я не знал и половины того, что происходило на самом деле.
Не успели мы добраться до середины моста, как неожиданно со стороны протоки вынырнул злополучный "гирвас" с мордатым комиссаром Ё-моё и Сорок пятым юмоном. Наверное, "гирвас" где-то прятался, пережидая заварушку.
Собственно, деваться было некуда. Мы бросились что есть силы в сторону парка, чтобы было глупее глупого, потому что мост был длинным, как аэродромное поле.
Почему Виктор Ханыков со всей решительностью и смелостью не выстрелил, я так и не понял. Да и сам я сплоховал - надо было прыгнуть в воду, что ли. Хотя, я думаю, и это было бесполезно.
На этот раз глушитель мыслей сработал неотвратимо, как гильотина. Дело в том, что мы с Виктором Ханыковым окончательно протрезвели.
Прежде чем я почувствовал запах фиалок и потерял сознание, раздался восторженный вопль:
– - Попались, голубчики,
Глава 4.
Тайна понедельника
Мы застряли в прошлом, как не знаю, в чем. В общем, влипли. И я решил, что это на всю оставшуюся жизнь. Но вначале очнулись за старой танцплощадкой. Слава богу, обошлось без расслабления гладкой мускулатуры, иначе бы пришлось отмокать в Неве-Москва-реке. Было уже совсем темно, и где-то что-то горело. Комиссар Ё-моё расхаживал в раскорячку, важно поскрипывая портупеей. В его глазах отражалось пламя далеких пожаров, а на боку топорщилась кобура с пистолетом.
Я как бы ненароком огляделся в поискал нибелунши. Куда его дел Виктор Ханыков? Хоть убей, не мог вспомнить. У меня был какой-то провал в памяти -- немудрено после воздействия нейтрализатора, то есть глушителя мыслей. Ханыков сидел, обнимая березу, и был невозмутим подобно скале, профессионально, как буси, демонстрируя презрение к смерти. Нибелунши у него, конечно, отобрали и бросили в траву рядом с "гирвасом".
– - Сынок, -- укорил комиссар, обращаясь ко мне, -- зачем ты от меня бегаешь? Ё-моё.
– - Уже не бегаю, -- успокоил я его, дергая левую руку, к которой был пристегнут Сорок пятый.
Оказывается, вот еще почему на моей руке был характерный след от наручника. Значит, я один раз уже был в их руках. Осталось узнать, зачем меня кололи.
Сорок пятый по-приятельски улыбнулся. Улыбка у него была открытой и дружеской, как у полного идиота.
– - Э-э-э...
– - укоризненно произнес я.
В ответ юмон неожиданно покраснел. Ей богу! Рожки, просвечивающие сквозь редкие, белесые волосы, порозовели, а на щеках появился румянец, заметный даже в отблесках пожаров. Неужели у Сорок пятого есть совесть? Быть того не может! Иначе бы он не был юмоном, потому что полицейским юмонам совесть не полагалась по уставу. А в другом качестве юмонов и не использовали. Недаром официально его звали Дураконом сорок пять.
– - Вот что...
– - вздохнул я, глядя комиссару Ё-моё в лицо, -- я забуду это...
– - я потряс наручниками, -- я забуду это, -- я показал на плечо, в котором была дырка от укола, -- я забуду ваш дурацкий нейтрализатор, если вы нас сейчас же отпустите!
Комиссар Ё-моё насмешливо посмотрел на меня и сказал по слогам:
– - Ума не приложу, как это сделать! Не-а! Сейчас мы отправимся туда, где еще не были. Ё-моё.
– - Знаю я ваши дурные наклонности, -- заметил я, пытаясь выиграть время.
Глядя на меня сверху вниз, комиссар загадочно произнес:
– - Не-а... на этот раз это будет не Земля...
Казалось, он размышляет, осуществлять ему задуманное или нет. Но возможно также, что я наделял его большим умом, чем было на самом деле.
– - А что?..
– вырвалось у меня, -- есть варианты?..
– - Всему свое время. Потерпи. Ё-моё.
– - Никуда я с вами не поеду!
Мне было наплевать, что он задумал. Нашел Клондайк -- беззастенчиво набивал свой карман, используя мою способность перемещаться во времени.