Гибель великого города

Рагхав Рангея

Тяжело вздымалась широкая грудь Манибандха. Глядя снизу на огромную статую богини, он восклицал:

— Никогда я не дерзал сомневаться в твоей силе, о всемогущая! Даже в детстве мне, голодному мальчишке, никто не сумел бы внушить непочтения к тебе. Сам Озирис, великий египетский бог, не смог поколебать моей веры. Но почему же теперь суровое мое сердце ввергнуто в тревогу, почему становлюсь я порой ничтожным и слабым? Ты дала мне все, так почему не вольешь в мои жилы благородную кровь, чтобы душу мою никогда не терзали муки бессилия? О мать! Знаю, я должен искупить свои преступления! Так дай мне силу! Страшные бури в океане я почитал за испытания, посылаемые

мне твоей безграничной милостью. Смилуйся надо мной, я твой верный слуга, я сын твой! Как поддержала меня в рождении, так поддержи и за гробом!

Словно обновленный, поднялся он с колен — печаль в сердце уступила место чувству удовлетворения и радости. Львиной поступью направился Манибандх к выходу. Сейчас он был великолепен: настоящий, истинно сильный мужчина, повелитель. Казалось, будто богиня дала ему частицу своей силы и сказала: «Манибандх! Не отчаивайся! Разве нынешний день для тебя страшней того далекого дня, когда жалкое деревянное суденышко беспомощно металось во мраке под ударами волн? Вспомни, как люди, устав бороться с волнами, падали на колени, моля небо о пощаде! Кто в тот день утихомирил бурю? Кто выбросил суденышко на берег?»

Неподалеку от храма Манибандх заметил аскета, неподвижно сидевшего на земле. Купец долго смотрел на этого изможденного, человека, который молчаливо и покойно, словно привязанный к месту, сидел здесь, удалившись от тщеты жизни, не замечая бега времени. Неужели богатство и разнообразие жизни не привлекали этого беднягу? Неужели никогда не влекла его к себе красота женщины?

Женщина! Махамаи!

Толстый слой камня может вспыхнуть от солнца, как пламя светильника, эхо уйдет из гор, океан навсегда застынет в неподвижности, но женщина не перестанет бросать на мужчину лукавые взгляды. Это природное, вечное оружие всех женщин — от возлюбленной фараона до последней рабыни. Женщина полна великой силы. Вся мудрость Манибандха ничто перед ней, ибо не может утихомирить жар сердца.

Сам великий бог Махадев пробуждается от забвения, когда супруга его, Махамаи, начинает свою сладострастную пляску.

Но кто нарушит святое раздумье великого царя йогов. Кто превзойдет его в величии и достоинстве? Что дает ему силы равнодушно взирать на соблазны жизни? Почему, временами пробуждаясь, он опять погружается в священный сон? Неужели это безбрежное забвенье выше всех тревог и забот человеческой жизни, такой бурной и деятельной?

Когда Манибандх всходил на колесницу, кто-то протянул к нему руку и попросил подаяния:

— Господин! Я давно ничего не ел!

Манибандх взглянул на нищего. По виду это был деревенский житель из страны дравидов, что лежит к северу от Мохенджо-Даро. Глаза нищего сверкали голодным блеском. Одежды его так износились, что не прикрывали выступавших, на теле ребер, и это вызывало жалость и отвращение к несчастному. Но, видимо, он давно перестал заботиться о своем внешнем облике, — жажда жизни поборола в нем все другие чувства.

Обрывистые берега сострадания — ничто перед несокрушимой скалой равнодушия, ибо человек, даже исполняя святой долг перед ближним, прежде всего помышляет о своей корысти. Манибандх швырнул нищему золотую монету. Блестящий кусочек золота, за который можно сразу приобрести мальчика-раба и двух телят, валялся в пыли! Нищий не верил своим глазам. Неужели это сделал простой смертный? Ведь только богам доступны такая доброта и милосердие! Дравид забыл о том, что люди щедры лишь в богатстве, когда минутный порыв сострадания стоит им недорого.

Проезжавший мимо эламский жрец восхищенно наблюдал эту

сцену.

— Хвала вам, высокочтимый! — закричал он. — Хвала! Воистину неистощима ваша щедрость!

Колесница его остановилась. Эламский жрец нараспев произнес несколько молитв на своем языке. Их никто не понял, и он перешел на язык великого города.

— В городе Ур есть счастье, — учтиво сказал он. — но несчастье — в людях Ура. В богатстве тоже счастье, но несчастье в расточительности. Вы, высокочтимый, счастье для людей!

— Я не достоин твоих похвал, великий жрец! — ответил Манибандх. Речь жреца ему понравилась, но он не был столь бесстыдным, чтобы выслушивать похвалы из уст святых мудрецов, посылающих молитвы богам.

— Нет, я знаю цену истинному величию, высокочтимый! Есть ли в мире человек, который остановился бы в накоплении богатств? — со вздохом ответил эламский жрец. — Самое дорогое сокровище среди люден — вы, высокочтимый! Даруя, вы получаете сторицей!

— Пусть хранят людей боги! — засмеялся Манибандх. — Только этого хочу я достигнуть своими дарами.

Эламский жрец уехал. Нищий дравид ушел, забыв поблагодарить купца. Он был скорее потрясен, чем обрадован. Очевидно, он не знал, как подойти к торговцам с золотой монетой. Еще сочтут его за вора, а что он ответит судье?

Манибандх казался довольным. Слова жреца польстили, ему, хотя беспокойство вновь пробудилось в его душе. Если, рассыпая дары, он не чувствует любви к людям, то не значит ли это, что он, Манибандх, грешник? Основа жалости — страх. Каждый видит себя на месте страждущего, и лишь потому в нем просыпается милосердие. Ушел нищий, онемевший от неожиданного дара, и с глаз Манибандха спала пелена. Да, он, Манибандх, уже мертв душой. В счастье он не вспоминает о других, а в беде не желает оставаться в одиночестве. «Но ведь так предопределено богами! — говорил себе Манибандх. — Страх и любовь — самые верные признаки жизни в человеке. Только аскет ни о чем не заботится. Он подобен мухе, минующей тенета жизни. Но паук все равно сосет другую жертву. Все идет своим чередом, у каждого свой путь…»

Медленно расстилалась темнота. Повсюду зажглись светильники. Наступил вечер — время совершения сладострастных плясок, время власти роскоши. Но разве в этом есть покой? Разве ощущение пустоты в сердце от этого исчезает? У кого нет сокровищ, тот молит о них богиню Махамаи; кто обладает ими — испытывает разочарование. Почему человек никогда не чувствует себя довольным?

— Сайндхав! Поезжай переулками! — приказал Манибандх. Ему хотелось взглянуть на жизнь простых людей.

Колесница покатилась по узким улочкам. Поразительно тихо и неторопливо текла здесь жизнь. На главной улице людской поток силой несет прохожих, а тут каждый волен двигаться как пожелает. Здесь не ощущалась высокомерная, пышная суета великого города. Попав в эти тихие места, вы поневоле вспоминали обо всем хорошем; вас не подгоняли и не преследовали гам и сутолока. Улочки походили на спокойно текущий слой воды под бурными волнами реки.

Всю жизнь Манибандх был поглощен своим стремительным бегом к богатству и славе, он не мог остановиться и поразмыслить, перед ним был заранее очерченный круг жизни. Завидев нищего, он никогда не испытывал боли в сердце. «От даров — слава дающему», — так говорили знатные люди, раздавая милостыню. Вот и теперь он лишь исполнил обычай и равнодушно ушел, словно понимая, что показное милосердие ничем не утверждает его собственное бытие.

Среди небольшой толпы кружилась в танце какая-то женщина. Сайндхав, придержав буйволов, закричал: