Гибель веры
Шрифт:
– Что за священник?
– Не знаю.
– А что вы знаете? – мягко спросил он.
– Было проронено несколько слов. Ничего явного, понимаешь, ничего, что истолковывается иначе, нежели глубочайшее и искреннее беспокойство о ее благополучии.
Да, ему знакомы подобные ненароком брошенные слова: распятие гуманнее.
– Ты знаешь, как говорятся такие вещи, Гвидо. Если она пропускает собрание, кто-нибудь спросит, не случилось ли чего, или кто-то еще выразит надежду, что она не прихворнула, а затем добавит – таким особенным
– И все?
– Этого довольно, – кивнула она.
– Почему вы думаете, что это священник?
Графиня снова повела рукой:
– По их тону. Слова ничего не значат: все делается тоном, интонацией, намеком и все это скрывается под поверхностью самого невинного замечания.
– И как давно это тянется?
– Гвидо, – она выпрямилась, – я не знаю, происходит ли что-то вообще.
– Тогда – как давно появились эти замечания?
– Не знаю. Пожалуй, больше года назад. Я не очень-то приглядываюсь к таким вещам. Или при мне стараются такого не говорить – знают, что я этого не люблю.
– Еще что-нибудь говорилось?
– Что ты имеешь в виду?
– Сразу после смерти ее мужа.
– Нет, ничего такого не припоминаю.
– Ничего?
– Гвидо, – она склонилась к нему и положила ему на рукав свою убранную драгоценными украшениями руку, – пожалуйста, попробуй не забывать, что я не подозреваемая, и не говорить со мной, как следователь.
Он почувствовал, что краснеет, и поспешил извиниться:
– Прошу прощения, я… несколько увлекся.
– Да, Паола мне рассказывала.
– Что рассказывала? – спросил Брунетти.
– Как это важно для тебя.
– Что важно?
– То, что ты считаешь справедливостью.
– Я… считаю?
– Ах, извини, Гвидо. Боюсь, теперь я тебя обидела.
Он отрицательно покачал головой, но прежде чем успел спросить, что она подразумевает под «его» понятием справедливости, графиня встала со словами:
– Как сильно стемнело…
Казалось, она забыла о нем, прошла к окну и встала там, глядя наружу, сцепив руки за спиной. Брунетти невольно ее рассматривал: туалет из натурального шелка, высокие каблуки, великолепно убранные на затылке волосы… Сейчас графиня смотрится как молодая женщина – так строен и прям ее силуэт.
Немало времени прошло, прежде чем она повернулась, глядя на часы.
– Мы с Орацио приглашены на обед, Гвидо, так что, если у тебя нет других вопросов, думаю, мне пора переодеваться.
Брунетти встал и пересек комнату. Перед ним стоит она, за ней – вид на канал, где туда-сюда плывут лодки, из окон зданий по другую сторону водного пространства струится свет… Только он собрался ей что-нибудь сказать, как она его опередила:
– Пожалуйста, передай Паоле и детям, что мы их любим. – Потрепала его по руке и ускользнула.
Он так и не успел ничего придумать, а она уже растаяла где-то, оставив его любоваться видом из
Глава 7
Брунетти вошел в квартиру незадолго до восьми, повесил пальто и сразу же устремился через холл к кабинету Паолы. Такой и ожидал ее найти: расположилась в своем видавшем виды кресле, нога подвернута под себя, в руке перо, на коленях открытая книга. Подняла глаза, когда он вошел, послала ему преувеличенно страстный воздушный поцелуй и опять погрузилась в книгу. Он сел напротив нее на диван, потом повернулся и вытянулся на нем. Ухватил две бархатные подушки и взбил как ему удобно у себя под головой. Сначала созерцал потолок, а потом закрыл глаза, зная, что она закончит интересующий ее пассаж и посвятит себя ему.
Страница перевернулась… идут минуты. Книга, он услышал, упала на пол.
– Я не знал, что твоя мать читает.
– Ну… она просит Лючану помогать ей с длинными словами.
– Нет, я имел в виду – читает книги.
– В отличие от чего? Чтения по руке?
– Нет, правда, Паола. Не знал, что она читает серьезные книги.
– Все еще Святого Августина? Шутит она, что ли?
– Нет, Дарвина – «Путешествие на «Бигле».
– Ой, правда?
Паола как будто заинтересовалась.
– Ты знала, что она читает такие вещи?
– Ты произносишь это так, будто она читает детскую порнушку, Гвидо.
– Нет, мне просто любопытно, знаешь ли ты, что она читает книги вроде этой, то есть как серьезный читатель?
– В конце концов, она моя мать. Знаю, конечно.
– Но ты мне никогда не говорила.
– Она тебе от этого больше понравилась?
– Мне нравится твоя мать, Паола, – сказал он немного слишком настойчиво. – Я говорю о том, что совершенно не знаю, кто она. Или, – поправил он себя, – что она из себя представляет.
– А познакомившись с ее кругом чтения, ты узнаешь, кто она?
– У тебя есть способ получше?
Паола довольно долго размышляла, а потом дала ему тот ответ, какого он ждал:
– Нет, наверное, нет.
Он слышал, как она шевелится в кресле, но не открывал глаз.
– Что ты делал – разговаривал с моей матерью? И как узнал про книгу? Уж конечно, не позвонил ей спросить – что бы почитать.
– Нет, пошел ее повидать.
– Мою мать? Ты ходил повидать мою мать?
Брунетти что-то пробурчал.
– Да зачем же?
– Спросить о людях, которых она знает.
– О ком?
– О Бенедетте Лерини.
– О-ля-ля! – пропела Паола. – Что она натворила? Призналась наконец, что пробила старому ублюдку башку молотком?
– Я считал, что ее отец умер от сердечного приступа.
– К вселенскому облегчению.
– Почему к вселенскому?
Паола не отвечала… времени прошло довольно много… Брунетти открыл глаза и взглянул на нее: сидит теперь на другой ноге, подперев подбородок рукой.