Гибель веры

Леон Донна

Как дети перерастают кривляния Тополино [23] или Браччо ди Ферро и начинают видеть за ними иллюзию, так он за годы службы в полиции осознал темные стороны реальности, притаившейся за стенами его юности. Та самая кинозвезда пила, а промышленника из Турина дважды арестовывали за то, что он ее бил. Последний из рода Конрадини и впрямь не выходил из дому двадцать лет, – его держали за толстой стеной, где наверху воткнуто битое стекло, под присмотром троих слуг, не разуверявших его в том, что Муссолини и Гитлер до сих пор у власти и

только это спасает мир от жидов. Что касается Доны Сальва, трудно представить, что она посещает оперу в трепетной надежде впитать вибрации, возбуждаемые материнским духом, – мать ее умерла в этой ложе шестьдесят лет назад.

23

Итальянский Микки-Маус.

Дом престарелых тоже стоял за стеной – высокой. Название на бронзовой табличке; тут же часы посещения: с девяти до одиннадцати утра ежедневно. Позвонив в колокольчик, Брунетти отступил на несколько шагов, но так и не разглядел стекла, вставленного в верх стены. Вряд ли кто-нибудь из обитателей этого дома имел силы забраться на эту стену, стекло там или не стекло, напомнил он себе, а украсть у этих стариков, с их не слишком твердым умом, нечего, разве что жизнь.

Дверь открыла монахиня в белом облачении, едва доходящая ему до плеча. Он инстинктивно нагнулся, когда говорил с ней:

– Добрый день, сестра. У меня назначена встреча с доктором Мессини.

Она поглядела на него озадаченно:

– Но доктор бывает здесь только по понедельникам.

– Сегодня утром я разговаривал с его секретарем, – объяснил он, – и мне сказали, что я могу прийти к четырем часам, чтобы обсудить перевод сюда моей матери. – И глянул на часы, не желая демонстрировать ей свое неудовольствие.

Секретарь точно указал время встречи, так почему же никого не найти?

Монахиня улыбнулась, и только теперь Брунетти увидел – она совсем молодая.

– О, тогда это у вас встреча с Dottoressa Альберта, заместителем директора.

– Возможно, – дружелюбно согласился Брунетти.

Она отступила и пропустила Брунетти – дверь вела в большой квадратный двор с крытым колодцем в середине: здесь нашли ранний приют розы, уже все в крупных бутонах, и темная сирень, цветущая в углу, он сразу почувствовал ее дивный аромат.

– У вас тут очень красиво, – проявил он инициативу.

– Да, правда же? – поддержала она, повернулась и повела его к дверям по другую сторону двора.

Пока шли через залитый солнцем двор, в тени под балконом, который перекрывал две стороны двора, Брунетти увидел их. В едином ряду, как иллюстрация к memento mori [24] , сидели они – шестеро или семеро, – неподвижные в своих креслах на колесах, уставясь перед собой пустыми, как на греческих иконах, глазами. Он прошел прямо перед ними, но никто из стариков никак на это не отреагировал и не обратил на него никакого внимания.

24

Помни о смерти (лат.).

Внутри

дома – стены веселенького желтого цвета, вдоль них на уровне пояса везде шли поручни. Полы без единого пятнышка, лишь кое-где красноречивые черные пометки – от шаркающих резиновых покрышек кресел.

– Вот сюда, пожалуйста, синьор! – И молодая монахиня повернула в коридор слева.

Он последовал за ней, успев заметить, что помещение, которое когда-то было главным банкетным залом, с фресками и канделябрами, все так же служило этой цели, но теперь здесь столы с покрытием из твердой пластмассы и стулья из цельного пластика.

Монахиня остановилась перед дверью, стукнула в нее и, услышав что-то изнутри, открыла и придержала.

Кабинет, куда вошел Брунетти, поразил его – наполнен волшебным сиянием: высокие окна, целый ряд, выходили во внутренний двор, и свет, попадавший внутрь, отражался от мелких блесток слюды венецианского пола. Единственный стол стоял перед окнами, и сначала ему не удавалось различить, кто за ним сидит. Но вот глаза его приспособились к световому потоку и выявили фигуру плотной женщины в чем-то вроде темной спецовки.

– Dottoressa Альберти? – Он слегка выдвинулся вперед и вправо, чтобы оказаться в тени, отбрасываемой участком стены, что разделял окна.

– Синьор Брунетти? – поднялась она и обошла стол, направляясь к нему.

Первое его впечатление верно: крупная женщина, ростом почти с него, да и весом не уступит – основной сосредоточен на плечах и бедрах. Такие круглые, румяные лица бывают у женщин, наслаждающихся едой и питьем. На удивление крохотный носик со вздернутым кончиком; янтарные, широко расставленные глаза, без сомнения лучшая ее черта. Спецовка оказалась довольно успешной попыткой задрапироваться в черную шерсть.

Он протянул руку и пожал ее ладонь, с удивлением обнаружив вместо руки очередного дохлого хомячка – так много женщин отличаются таким рукопожатием.

– Я рад встрече с вами, Dottoressa, и благодарен, что нашли время побеседовать со мной.

– Это часть нашего вклада в общество, – просто отвечала она.

Только через секунду Брунетти понял – а ведь она совершенно серьезна.

Когда он был усажен в кресло перед ее столом и отказался от кофе, предложенного ею, то объяснил цель своего визита: они с братом – он это говорил секретарю по телефону – обсуждали перевод своей матери в Сан-Леонардо, но хотели узнать что-нибудь о нем, прежде чем решиться на этот шаг.

– Сан-Леонардо открылся шесть лет назад, синьор Брунетти, благословлен патриархом и укомплектован отличными сестрами из ордена Святого Креста.

Брунетти кивнул, как бы подтверждая, – да, он узнал облачение монахини, которая провожала его в кабинет.

– У нас смешанные услуги, – объяснила она.

– Боюсь, не знаю, что это значит, Dottoressa, – поспешил откликнуться Брунетти, не дав ей продолжить.

– Это означает, что у нас есть пациенты, которые находятся здесь как клиенты государственного здравоохранения, и оно отвечает за их содержание. Но у нас также есть и частные пациенты. Не могли бы вы мне сказать, какого рода пациенткой будет ваша матушка?