Гибель Византии (сборник)
Шрифт:
— Я совершенно оправдываю наших мавританок, — сказала молоденькая герцогиня Орсини, — если они вас делают несчастными; так вам и надо, за ваше многоженство.
— О, бесподобная герцогиня, — засмеялся Абу-Джезар, — если бы Гафиз вас знал, то наверное сказал бы противоположное.
— Да за это одно слово книги вашего Гафиза нужно сжечь на костре.
— У нас это не в обычае, прекрасная герцогиня.
Уходивший в это время Исидор остановился около шумной толпы молодых людей.
— А знаете ли, что говорит Геродот о женщинах? — спросил митрополит.
Все почтительно замолчали.
— Он говорит, что женщина
— Остроумно и справедливо сказано, — также авторитетно согласился рыцарь.
— Вы знакомы с Геродотом? — продолжал мимоходом митрополит.
— О, помилуйте, мы с ним не одно копье переломали на турнире в Безансоне.
Исидор прикусил губу, чтобы не рассмеяться, и взглянув на Максима Дуку, быстро удалился.
Некоторые, в том числе молодые подруги Инесы и герцогини Орсини, едва сдержали улыбку. Дука, хотя и старался скрыть улыбку, однако ее заметил Гихар.
— А что, синьор, — вполголоса спросил он Дуку, — вероятно француз соврал, должно быть Геродота давно в живых нет?
— Да помилуйте, почтенный дон Мартин, — тихо отвечал Дука в то время, как рыцарь продолжал шумно разговаривать, — Геродот, греческий историк, жил за четыреста с лишком лет до Рождества Христова.
Старый Гихар не удержался и расхохотался, чем обратил на себя общее внимание.
Рыцарь, видя веселую улыбку Максима Дуки, вспылил.
— Дамы и кавалеры! Позволительно ли шептаться в обществе! Я могу принять на свой счет, — громко сказал де Лоран, дерзко посматривая на Максима Дуку и хватаясь за меч.
— Извините меня, — сдержанно сказал Дука, обращаясь ко всем, — я тихо говорил, чтобы не мешать общему разговору.
— Позвольте, — остановил его Гихар, — не извиняйтесь, синьор; виноват я, потому что обратился к вам шепотом.
— О, достопочтенный синьор, — поклонился Гихару рыцарь, — я беру свое слово назад, ваш возраст и положение позволяют вам среди молодых людей вести себя свободно. Да, синьоры, — продолжал рыцарь начатую речь, — изобретение огнестрельного оружия погубило рыцарскую доблесть. Всякий трус издали может убить одним выстрелом храброго рыцаря, стяжавшего себе бессмертный венец мечом.
— Все равно физическая сила, ружье, пушка или меч, — заметил Максим Дука; — надо, чтобы благородное одерживало победу над постыдным, умное над глупым, просвещение над невежеством…
— О, молодой синьор, а как защищать свою честь, свои интересы?..
— Законом, благородный кабалеро.
— Позвольте, а сердце красавицы чем завоевать, тоже законом? — захохотал рыцарь.
— В ваших возражениях, кабалеро, нет логической последовательности, но я вам все-таки возражу: предоставьте даме самой выбирать себе защитника также точно, как вы выбираете себе даму сердца.
— Позвольте, — прервал их старый Гихар, желая прекратить спор, — а что скажет синьор Массимо о женщинах вообще, подобно тому, как сказал митрополит, почтенный эмир и благородный рыцарь.
— Да, скажите, синьор Массимо, — прибавила синьорина Орсини.
Максим Дука на секунду задумался, потом сказал:
— Иоанн Златоуст, сопоставляя мужчину с женщиной, говорит: «устыдимся того, что в мирских делах мы нигде женщине не уступаем, ни в войне, ни в боях, а в духовных подвигах они успевают больше нас, первые похищают награду и воспарят на большую высоту, подобно орлам, а мы, подобно галкам, находимся около дыма
— Неужели и такие вопросы затронуты у святых отцов? — с любопытством спросила синьорина Орсини. — Я думала, что там говорится только о посте, об опресноках и других чисто церковных предметах.
— О, нет, синьорина, — ответил Дука, — только узкие взгляды наших богословов сделали из трудов отцов церкви предмет схоластических споров. На самом же деле там бездна премудрости.
Стало темнеть, и веранда мало-помалу опустела.
На другой день утром Дука отправился на аудиенцию к королю. Альфонс принял его в своем кабинете, как всегда, ласково.
— Деньги готовы, дорогой кредитор, приношу вам благодарность и возвращаю долг. Вы можете его получить сейчас же или когда будете уезжать. Если хотите, можно отправить во Флоренцию к банкирам Медичи — мне все равно.
— Пока, ваше величество, пусть они остаются у вас, так как их небезопасно держать при себе, а потом я решу, как мне с ними поступить.
— Прекрасно. Теперь у меня есть к вам еще дело. Вести из Пелопонеса печальны; победы Гуниада и Искандер-бека при Крое капля в море. Уже многие греки, в особенности образованные, переселились в Италию и заняли в некоторых местах почетные посты послов и кардиналов. Я предлагаю и вам, мой дорогой; во мне вы не найдете ни тирана, ни варвара, я вас полюбил сердечно и вот причина, почему я предлагаю вам службу у меня. Я могу вам дать занятие библиотекаря и переводчика на итальянский язык Геродота, Платона, Демосфена и других классиков. Если вы предпочтете политическую карьеру, тем лучше! Ваше аристократическое происхождение, благородная наружность, богатство — все это весьма полезные вещи для посла.
Дука преклонил колено и припал к руке короля.
— Ваше величество, какое у вас благородное сердце! Приму ли я ваше предложение или нет, во всяком случае оно ободряет меня, утешает в сиротстве. У меня старик отец, который хочет умереть на земле отцов, но может быть он не выдержит постоянного опасения и решится уйти, а пока он будет жить в Морей, я буду при нем.
— Это, конечно, хорошо с вашей стороны, и я не стану вас от этого отговаривать, — сказал король, усаживая молодого человека, — но знайте, что двери моего дворца для вас всегда открыты. Но разве ваш отец до сих пор в безопасности, ведь Морея в руках турок?
— Теперь стало спокойнее. Деспоты морейские покорились туркам; замок же отца расположен в таком месте, что его трудно отыскать даже знающему человеку; кроме того, там такие подземелья, что всегда спастись можно.
— Если вы не приняли теперь мое приглашение переселиться в Неаполь, то может быть не откажетесь участвовать в одном моем посольстве?
— Думаю, ваше величество, что ваша просьба будет мною исполнена, как бы трудна она ни была.
— Видите ли в чем дело, синьор Массимо, итальянские синьоры посылают в настоящее время послами людей просвещенных, мне бы не хотелось в этом отстать от них; в настоящее же время при мне нет такого образованного человека, на которого можно было бы возложить посольство без урона для дел здесь. Вот я и обращаюсь к вам с просьбой принять участие в посольстве к Искандер-беку, поздравить его со славной победой, и предложить подарки: триста тысяч мер пшеницы, сто тысяч ячменя и пользование моею казною, когда ему понадобится.