Гибель Византии
Шрифт:
— Шахаббедин! — окликнул Мехмед. — Подойди ко мне.
Евнух вырвался из цепких рук начальника стражи и на ходу оправляя халат, быстро подбежал к ложу султана.
— Прости, повелитель, я ворвался к тебе без зова, — запричитал он, стоя на коленях, — но там, у дверей, стоит человек…..
— Знаю, — отмахнулся Мехмед. — Перебежчик от христиан.
— Да, да, господин. Он так называет себя. Но он не похож на того, за кого себя выдаёт.
Султан насторожился.
— Почему ты так думаешь?
— Он весь в
— В крови? — перебил Мехмед. — Улуг-бей?
— Господин, — начальник стражи шагнул вперед. — Тот человек говорит, что стража гяуров пыталась его задержать и что в схватке с ними ему рассекли плечо и поставили на лоб отметину.
— Это так?
Улуг-бей развел плечами.
— Я думаю, он лжет, господин, — вместо него ответил смотритель гарема. — Пусть у него лицо и одежда в крови, но это еще не доказывает, что он силой прорвался из города.
— Что заставляет тебя сомневаться?
— Его глаза, мой повелитель! В них нет подобающего перебежчикам страха и почтения. Они злы. Этот человек не пришел с добром!
Мехмед заколебался.
— Его обыскивали?
— Да, мой господин, — ответил Улуг-бей. — Это первое, что было сделано. При нем был только меч со следами крови, который мы сразу же отобрали. Шахабеддин присутствовал при этом, пусть сам подтвердит.
Он подтолкнул смотрителя гарема в спину.
— Да, — неохотно признал тот. — Я находился рядом.
— Тогда чего же мне остерегаться?
— Не знаю, господин, не знаю, — зачастил евнух. — Я боюсь за тебя, мне неспокойно на душе. Гяуры коварны, они способны на всё. Они даже могут послать на тебя порчу. Всем известно, как много у них нечестивых колдунов. Они хотят твоей смерти!
Мехмед презрительно рассмеялся. Он не боялся сглаза. Оружие — дело другое. Оно создано для убийства. А россказнями о тёмных чарах и насылаемой порче пусть древние старухи потчуют не в меру доверчивых или детей.
— Слишком много людей жаждет моей смерти. Но если они действительно хотят извести меня, пусть придумают способ подейственней, чем вытаращенные глаза какого-то гяура.
Он хлопнул в ладоши.
— Улуг-бей, прикажи ввести горожанина ко мне.
— Стой, Улуг-бей! — крикнул Шахаббедин, запрещающе вытягивая руку к нему.
Мехмед от негодования едва не потерял дар речи..
— Ты что же, ничтожный, перечить мне вздумал? Или от страха совсем лишился разума?
— Прикажи казнить меня, но прежде выслушай! Помнишь ли ты, мой повелитель, смерть прадеда своего, доблестного султана Мурада I?
Мехмед вздрогнул. Об этой смерти он был хорошо наслышан.
— В разгар боя с сербами, — продолжал Шахаббедин, — один из гяуров, прикинувшись перебежчиком……
— …..перебежчиком, мой повелитель! — перебил он самого себя и значительно вытянул палец к потолку.
— Так вот, господин, — евнух чуть ли не захлебывался в словах. — Обманом приблизившись
Мехмед протрезвел окончательно.
— Да, ты прав, всё было именно так, — угрюмо произнёс он.
— Как можем мы знать, не задумал ли этот гяур подобное злодеяние? Ведь, вспомни, завтра ты поведешь войска в решающий бой! Но если бесценному твоему здоровью будет нанесен ущерб (да вырвет Аллах мой грешный язык!), кто возглавит твои полки? Визирь, который только и мечтает распустить по домам солдат великой армии? Или бейлер-беи, которые во всём с ним заодно? Я знаю, тебя, воина по духу и по крови, опасность не может устрашить. Но, мой повелитель, ты рискуешь не только собой! Впустив к себе этого человека, ты рискуешь славой и мощью всего султаната, который без твоей направляющей воли рассыплется, как постройка из песка!
Мехмед вскочил и взволнованно заходил по подушкам.
— Да, это так! Но…. не могу же я прогнать человека, который может и принесет мне бескровную победу. И только потому, что его глаза не приглянулись главному евнуху! — недовольно бормотал он.
— Если ты не желаешь посредника между вами, впусти его, господин, впусти. Но молю, окружи гяура кольцом стражников и не подпускай к себе ни на шаг.
— Так я и поступлю. И еще одно: чтобы полностью успокоить твое сердце, Шахаббедин, я повелеваю тебе принести мою любимую кольчугу из дамасской стали и облачить меня в нее.
— Мой господин! Никто не может сравниться с тобой в умении одаривать счастьем своих слуг! — евнух склонился в глубоком поклоне.
— Зачем ты пришел?
Перебежчик оторвал голову от пола. Левая часть его лица была покрыта полосами плохо стёртой крови из глубокой ссадины на лбу — ссадины, которую он сам себе нанес перед приходом в османский лагерь.
— Прости меня, о султан, — он с трудом, как бы пробуя на язык, подбирал слова, хотя турецкую речь знал в совершенстве.
— Мои братья там, — он указал в сторону города, — они хотят мира. Они не любят воевать. Они любят свои семьи, они любят иметь деньги. Они любят жить. Они посылают меня к султану сказать: «Мы отворяем ворота султану, а он за это оставляет нас в покое».
Мехмед переглянулся с Шахаббедином и с вызванным в шатёр Саруджа-пашой.
— Как они собираются сделать это?
Византиец открыл было рот для ответа, но вдруг его лицо исказилось и он схватился за левое плечо.
— Рука болит, — пояснил он и оперся о пол здоровой рукой.
— Можешь встать, — разрешил султан.
И обратившись к смотрителю гарема, вполголоса произнес:
— Это не убийца. Видишь, рана настоящая и он едва держится на ногах.
— Но, мой господин, — так же вполголоса отвечал евнух, — у него телосложение бойца, а не мирного жителя.