Гибель Византии
Шрифт:
Визирь отложил в сторону увесистую книгу и недовольно нахмурился.
— Нехорошо, Селим, заставлять таких гостей ждать у порога. Проси его ко мне.
— Слушаюсь, мудрейший.
Селим исчез за полотняной дверью. Через мгновение в шатёр быстрым шагом вошел Исхак-паша.
— Прости за беспокойство, мудрейший…., - начал он, убедившись, что кроме них в помещении нет никого.
— Мне странно слышать такие слова, — возразил визирь, поднимаясь навстречу бейлер-бею. — Твой приход всегда в радость для меня. Садись, паша. Не желаешь ли освежиться с дороги?
— Нет, благодарю,
— Я слушаю тебя.
— Это нужно видеть, а не слышать. Не откажи в милости сесть на коня и последовать за мной.
Халиль-паша удивленно поднял брови. Но повнимательней взглянув в глаза бейлер-бею, понял, что произошло нечто серьёзное и без лишних слов вышел из шатра.
— Не плохо бы прихватить с собой твоего личного лекаря, — шепнул Исхак-паша на ухо визирю, пока слуги подводили к ним лошадей. — Его присутствие может оказаться нелишним.
Визирь вновь удивился, но возражать не стал. Спустя некоторое время немногочисленная кавалькада прибыла в ставку Исхак-паши.
— Тысяцкий! — распорядился бейлер-бей. — Приведи сюда одного из тех, кто был сегодня утром заключен под стражу.
— Чауши паши выявили измену среди его солдат? — высказал предположение визирь.
— Хуже, мудрейший, гораздо хуже, — мрачно отвечал тот.
— Хуже измены? — визирь недоумевающе покрутил головой.
Невдалеке показалась группа вооруженных людей. Визирь чуть сощурил глаза: между стражами, спотыкаясь на каждом шаге, понуро брёл человек в одеждах пехотинца — яя. Когда они приблизились, Исхак-паша приказал конвою расступиться и отойти на двадцать шагов. После чего вопросительно взглянул на визиря. Тот всё еще терялся в догадках.
— Его лицо, мудрейший. Присмотрись внимательнее.
— Как видно, этот воин слаб и истощён, — задумчиво произнёс Халиль-паша. — И язвы на его лице — следствие плохой пищи.
Он повернулся к своему лекарю.
— Что скажешь ты, аль-Асир?
— Мне кажется, у него горячка, — араб в сомнении качал головой. — Дозволит ли мудрейший более тщательно осмотреть этого человека?
— Я думаю, бейлер-бей именно поэтому и настоял на твоем присутствии, — усмехнулся Халиль-паша.
Лекарь спешился, приблизился к больному, пощупал пульс, разорвал на нем рубаху, заставил поднять руки, всмотрелся в струпья на коже. После чего поспешно отступил назад.
— Ты уже закончил осмотр? — осведомился визирь.
— Да, господин, — лекарь извлёк муслиновый платок и промокнул блестящий от проступившего пота лоб.
Затем, откупорив маленькую флягу на поясе, он обильно смочил руки едко пахнущей жидкостью и принялся тщательно обтирать их.
— Я покорнейше прошу обоих пашей не приближаться к этому человеку. Даже дышать с ним одним воздухом очень опасно.
— Договаривай до конца, аль-Асир.
— Этот воин смертельно болен, — араб подошел к Халиль-паша вплотную и тихо, так, что даже бейлер-бею пришлось напрягать слух, произнёс несколько слов.
— Бубонная чума? — визирь резко выпрямился в седле. — Черная погибель?
Лицо верховного советника сильно побледнело.
— Ты не ошибся?
— Господин, я головой ручаюсь
— Он прав, — мрачно подтвердил бейлер-бей. — Мой личный лекарь утверждает то же самое.
Некоторое время Халиль-паша молчал.
— Возвращайся к себе, аль-Асир, — наконец вымолвил он. — И не забудь покрепче держать язык за зубами.
— Нет такой тайны, которая не умерла бы во мне по воле моего господина, — с поклоном ответил араб и сев на коня, направился в центральную часть лагеря.
— Поедем и мы, паша. К тебе, в твоё гостеприимное жилище. Нам нужно о многом переговорить.
Визирь тронул плетью коня.
— Как быть с этим человеком?
— С этим человеком? — переспросил Халиль-паша.
— Стража! — громко окликнул он.
Воины гурьбой ринулись на зов.
— Этот солдат — страшный преступник, лазутчик гяуров. Посадите его в мешок, привяжите камень и утопите в море. В самом глубоком месте.
Приговорённый дёрнул головой, поднял мутные глаза на пашу, как бы силясь осознать смысл слов визиря. Когда его схватили и заломили руки за спину, воин хрипло вскрикнул и слабо, насколько хватало его быстро гаснущих сил, стал вырываться из железной хватки стражей.
— Мой господин! — стонал он. — Я ни в чем не повинен. За что же ты караешь меня?
Визирь поворотил коня. Исхак-паша, недовольно хмурясь, последовал за ним.
— Что нам делать с остальными? С теми, кто уже заболел и кто мог заразиться, — произнёс он, не скрывая раздражения. — Всех же не перетопишь.
— Ты так думаешь? — бросил визирь через плечо. — Напрасно.
Он натянул поводья.
— Мне расхотелось ехать в твой шатёр. Разговор предстоит серьёзный, а у стен могут оказаться уши. Побеседуем-ка лучше на открытом воздухе.
Исхак-паша согласно кивнул головой.
Повинуясь его приказам, слуги расстелили на земле ковёр, разложили на нем подушки и с помощью шестов натянули поверху навес от солнечных лучей. Убедившись, что на расстоянии полусотни шагов кроме стражи нет ни единой души, визирь опустился на подготовленное сидение и жестом пригласил бейлер-бея последовать его примеру.
Долгое время сановники молчали.
— Аллах послал нам кару за святотатственный поступок султана, — начал Исхак-паша.
— Ты говоришь о метании трупов в осаждённую крепость?
— Да, мудрейший. Добро бы это были вражеские воины. Но бросать на осквернение нечестивым тела правоверных, погибших к тому же в бою за торжество истины…. Как же страдали их души на небесах, когда смотрели вниз, на землю, и видели творимое там бесчинство!
Визирь согласно покачал головой.
— Да, и я думаю так же. Дурной пример всем тем, кто не страшится потерять жизнь в бою. Но хуже всего, что наш повелитель принял это решение под влиянием винных паров, одурманивших его мозг. Тебе хорошо известно, паша, что он с малых лет страдает болезненным пристрастием к горячительным напиткам, которое перешло к нему по наследству от отца его, султана Мурада. И если этот недуг будет развиваться и дальше, мы увидим много скороспелых, необдуманных, а иногда и просто преступных поступков султана.