Гиблая слобода
Шрифт:
Длинный Шарбен, Рыжий и их приятели, Милу, Шан — телуб, Клод и Ритон — Шанклозон и Гиблая слобода — поражены, как щенки, обнаружившие волка на псарне.
Парашютист обвивает рукой шею Бэбэ, кладет свою огромную лапищу на грудь девушки. Но тут же оборачивается, так как чья-то рука опустилась ему на плечо.
Жако, пошатываясь, вновь стоит перед ним.
— Как? Это еще что такое? Тебе мало, говоришь? Ну погоди, на этот раз получишь сполна: держись крепче, начинаем представление, бить буду зверски, орел или решка, пан
В его манерах, тоне, словах нет ничего наигранного. В них звучит подлинная ненависть.
Он заносит ногу и с силой ударяет Жако сзади по башмакам. И парень снова стукается затылком о паркет.
Но в этот самый миг длинный Шарбен угодил парашютисту головой прямо в челюсть. Тот успел только крикнуть:
— Ко мне, ребята!
Оба приятеля спешат ему на выручку, расправляя плечи. Но Шанклозон и Гиблая слобода стоят стеной.
Трое парашютистов угрожающе заявляют:
— Берегитесь, сопляки, пустим вам кровь!
Они вернулись с настоящей войны. Там рискуешь большим, чем разорвать куртку или расквасить нос. Их приводят в бешенство эти мальчишки, которые спокойненько сидят за тысячи километров от фронта и развлекаются воображаемыми приключениями.
Один из парашютистов вытаскивает странный нож: нажмешь кнопку — и с молниеносной быстротой выскакивает лезвие, тонкое, дрожащее, как язычок змеи.
Но плотина уже прорвана. Гиблая слобода и Шанклозон бросаются в наступление. Жако отстраняет Шарбена.
— Ну нет, этого предоставь мне!
И он наконец наносит прямой удар справа в челюсть широкоплечего парашютиста, который валится как подкошенный на пол.
Парашютистов смяли, опрокинули и выставили за дверь.
Избавившись от них, парни возвращаются в зал вместе с Ползном и его женой. Розетта растерянно осматривает синяки и порванную одежду ребят. Новый пиджак Мориса висит клочьями.
— Кто платит за выпивку?
Парни из Шанклозона остаются у стойки, а ребята из
Гиблой слободы окружают Бэбэ и Жако. Парень отряхивает пиджак, поправляет воротничок рубашки.
— Поди-ка сюда, Жако.
Бэбэ вынимает из сумочки платок, смачивает его слюной и прикладывает к распухшей губе Жако, на которой выступила капелька крови.
— Брось, это пустяки… не то еще видали.
Молодежь вокруг них умиляется:
— Да поцелуй же ее, Жако. Мы отвернемся!
Жако берет Бэбэ двумя пальцами за подбородок и наклоняется над ней с победоносной улыбкой. Но Бэбэ стискивает зубы, резким движением высвобождает голову и, отскочив от Жако, с размаху отвешивает ему две звонкие затрещины. В наступившей тишине Жако, весь бледный, криво усмехается:
— Вот те на, опять что-то новенькое!
Он набирает в легкие воздух, задерживает его и, наклонясь к девушке, хрипло говорит:
— И ты воображаешь, что этим все кончится? Думаешь, что «женщину нельзя ударить даже цветком»? Вычитала это небось в своих дрянных
И, широко размахнувшись, Жако дает ей сначала ладонью, а потом тыльной стороной руки две увесистые пощечины, от которых девушка с трудом удерживается на ногах.
Из глаз Бэбэ брызнули слезы, такие обильные, что на кофточке сразу же появляется мокрое пятно. Она подбирает с пола сумочку, быстро пересекает зал и, не оборачиваясь, выбегает на улицу. Жако остается на месте; упершись кулаками в бока, он бормочет:
— Подумаешь… тоже мне…
Милу трогает его за руку.
— На, держи. — И протягивает другу вываленную в пыли тряпку. — Знаешь, это твое кашне, Жако…
Канкан «величественным жестом сеятеля» разбрасывает по танцевальной площадке мыльные стружки, а Иньяс, усевшись на прежнее место с аккордеоном в руках, разукрашивает мелодию вальса пьянящими вариациями.
Бэбэ вздрогнула: свежий ветерок жадно прильнул к ее горячему мокрому лицу. Она застегнула пальто, вытащила платок и стала вытирать щеки. Несколько парней, собиравшихся войти к Канкану, наблюдали за ней. Девушка сунула платок обратно в карман и быстро пошла по главной улице Гиблой слободы, где разгуливал сухой, резкий ветер. Камни мостовой пытались ухватить ее за высокие каблучки. Нога то и дело подвертывалась, но Бэбэ стискивала зубы и не замедляла шага. Когда кто-нибудь входил к Канкану и дверь открывалась, ветер подхватывал мелодию танца и словно ударял ею Бэбэ по затылку.
Было затишье: последние машины, отправившиеся на воскресную прогулку, давно проехали, а обратно еще никто не возвращался, даже те, которые спешили пораньше вернуться в Париж.
— Что это, Бэбэ? Бал уже кончился?..
Бэбэ даже не подняла головы.
Гараж Дюжардена был закрыт, но хозяин в праздничном костюме еще продавал бензин.
Черная «аронда» мягко затормозила у гаража. Из машины выскочил молодой человек. Белокурый, с волнистыми, даже курчавыми волосами. Он заметил Бэбэ, посмотрел на нее, улыбнулся и отвел глаза.
Бэбэ невольно ответила ему полуулыбкой. Молодой человек рассчитался с Дюжарденом, сел за руль, но не закрыл дверцы. Положив руку на стартер, он что-то рассеянно говорил владельцу гаража, то и дело поглядывая на Бэбэ. Он был один d машине.
Бэбэ пересекла улицу Сороки — Воровки и медленно продолжала идти по шоссе. Она услышала, как сзади с шумом захлопнулась дверца машины. «Аронда» тихо покатила вслед за девушкой. Бэбэ ускорила шаг.
Ей было двадцать лет, и она смутно сознавала, что владеет нерастраченным, мертвым капиталом, который не приносит дохода и с каждым годом незаметно обесценивается. Она знала, что нужно сейчас же, пока не поздно, ухватиться за подходящий случай и как можно лучше использовать этот капитал.