Гиблая слобода
Шрифт:
Она взяла с буфета какой-то сверток, развернула его и вытащила оттуда толстый синий свитер.
— Вот возьми, примерь.
— Но, мадам Леру…
— Примерь, говорят тебе.
Ритон снял куртку, под которой оказалась вылинявшая голубая рубашка с огромной заплатой на спине, и надел свитер. Мадам Леру одернула его сзади, поправила воротник у подбородка. Потом отступила на два шага и, подавшись вперед, прищурила один глаз.
— Повернись-ка. Так, хорошо. В общем подойдет. Теперь надевай свою куртку.
— Но, мадам Леру…
— В чем дело?.. Свитер для тебя.
— Но я не могу его взять.
— Свитер прислала Жако его тетка. Только она не видела Жако уже три года и выбрала слишком маленький размер. Я стала раздумывать, кому из соседей свитер
— Да, конечно, есть.
Мадам Леру приосанилась.
— Когда я берусь что-нибудь вязать, мне даже не надо снимать мерку.
— Но, мадам Леру, чем я могу вас…
— Вот что, отправляйся-ка живехонько домой со всеми своими потрохами и не мешай мне готовить обед.
Не давая Ритону опомниться, она, подталкивая, проводила его до самой двери.
— Передай привет отцу. А что братишки, здоровы?
— Да, здоровы. Отец ездил их навещать в прошлое воскресенье.
Когда мать вернулась в комнату, Жако уже ожидал ее там.
— Поднимись наверх, взгляни на Лулу.
Ребенку было больно поворачиваться на своей узенькой кроватке, простыни сбились и стали влажными. От мучительных приступов кашля и бесконечных рвот все мышцы у него болели, кости ломило. Но малыш не жаловался. Только в усталом взгляде запавших влажных глаз было что-то такое, от чего сжималось сердце. Дети легко приспосабливаются к болезни. Дети ко всему привыкают. Лулу кашлял, прикрывая рот рукой, плевал в полотенце, а когда чувствовал, что к горлу подступает тошнота, сам брал тазик, всегда стоявший рядом. Он научился заранее определять, чем кончится приступ: вырвет его, или станет отделяться мокрота, или все ограничится сухим кашлем, — и брал то тазик, то полотенце, то носовой платок. Он просыпался ночью, не жалуясь, ничего не прося, кашлял, плевал, придвигал к себе тазик, стараясь не шуметь, и вновь засыпал, вздыхая для собственного утешения. Во время приступов кровь приливала к лицу мальчика, а после них он сразу же становился мертвенно — бледным. Иногда приступы коклюша следовали один за другим. Хриплый кашель гулко разносился по дому, надрывая душу близким. Маленькое тельце содрогалось, похудевшее личико было искажено, из глаз текли крупные слезы. Когда приступ проходил, Лулу осматри вался и, если кто-нибудь был в комнате и мальчик видел склонившиеся над кроваткой встревоженные лица, слабо улыбался.
Мать нагнулась к печке и поскребла в ней кочергой.
— Сходи за углем, Жако.
Когда Жако вернулся из подвала, Лулу сидел в кроватке. Он смеялся.
— Послушай, Жако. Мама — это Белоснежка, а ты Принц — Уголь.
Он замолчал, о чем-то раздумывая.
— Ты хороший, Жако, ты всегда ходишь за углем, значит, ты Принц — Уголь. А я, знаешь, кто я? Знаешь?
— Нет, не знаю… позабыл, — ответил Жако, чтобы не портить игры.
— Ну, а я гномик. А мама Белоснежка, а ты Принц-Уголь.
— Лулу, вот твои капли, — сказала мать.
Малыш сам капал себе лекарство в нос. Ему набирали в пипетку несколько капель, он откидывал голову на подушку, вводил стеклянный кончик в ноздрю, закрывал глаза и сжимал пальцами резиновый конец. Пустив себе капли в обе ноздри, он некоторое время лежал с запрокинутой головой и закрытыми глазами, потом протягивал пипетку и торжествующе заявлял:
— Я сам накапал себе капли в нос.
Жако и мать уже спускались по лестнице, когда Лулу опять позвал их:
— Слушай, знаешь, кто мама?
— Ну?
— Мама еще и Золушка.
— Да.
— Мама Белоснежка и еще Золушка.
В кухне мать вытащила из своего кошелька пятисотфранковую бумажку и протянула ее Жако.
— Что это?
— Тебе, карманные деньги.
— Но…
— У тебя, верно, ничего не осталось.
— Осталось… немного. Мы все сложились: и Милу, и Клод, и Рири, и Тьен, чтобы купить свитер Ритону. Так что на каждого пришлось не так уж много.
— Возьми все-таки пятьсот франков.
— Нет, лучше оставь их у себя. Ведь Лулу будет
— Завтра утром. Навещать его можно каждый день с часу до полвторого.
— Не очень это удобно, когда работаешь.
* * *
Ритон продолжал робко ухаживать за Одеттой Лампен. Каждое утро, любуясь из окна вагона сверкающими на морозе полями, оба ухитрялись угадывать потрясающие признания в самых обычных словах. Одетта хвалила замечательный свитер Ритона. Юноша смущался и переводил разговор на ее брата. Морис все еще не мог найти работы. Положение в семье с каждым днем ухудшалось. Одетта рано возвращалась домой: она уже не могла брать платные уроки после занятий в школе. Морис становился все более озабоченным. Как-то вечером он принес домой кучу листков, рекламирующих преимущества службы в колониальных войсках, и заметил, что суммы, выдаваемой добровольцам при вступлении в армию, хватило бы для уплаты долгов, которые накопились с тех пор, как он, Морис, остался без работы. Ритон задумчиво слушал, давая себе слово поговорить о Морисе с товарищами, с Шантелубом, со своим отцом. Одетта же умоляла его хранить в тайне то, что она ему доверила, и юноша видел в этом доказательство любви.
Встречаясь в поезде, парни обменивались впечатлениями, новостями. Милу замечал, что Жако хмурится, не зная, в какой вагон сесть, а войдя, оглядывает одну за другой все скамейки, и понимал, что тот ищет Бэбэ. Тогда он принимался паясничать, чтобы развеселить друга. Однажды Милу появился даже с наклеенными усами на манер Верценгеторикса, «типаж номер 53 бис», и начал рассказывать о своей работе на Монмартре, где продаются парики всех времен — от доисторических и до наших дней. Милу занимался доставкой этих волосяных покровов. Он бывал за кулисами. В театр «Варьете», где шли репетиции «Трех мушкетеров», он отнес парик дАртаньяна, в театр «Капуцинов» — «английские локоны» и видел там в артистической уборной нагих женщин. Милу рассказывал об этой нежданной удаче, тараща глаза и раздувая ноздри, чтобы поразить, а главное, развлечь Жако. Впрочем, он признавал, что доставка париков не такое уж выгодное и приятное занятие, даже если принять в расчет откровенные костюмы актрис в современных парижских спектаклях. Ведь каждая поездка хронометрировалась, а у Милу не было даже велосипеда; Эх, будь у него хоть какой-нибудь транспорт! Тогда Жако снова заговаривал о мотоцикле «веспа», который ему так хотелось купить. Существует, говорят, заманчивая возможность приобрести мотоцикл в рассрочку, но как поразмыслишь, так уж лучше, если можешь, откладывать деньги, беречь их на вещи более серьезные. Об этих «серьезных вещах» Жако говорил весьма туманно и даже с некоторой грустью. Милу страдал, чувствуя, что друг его расстроен. Однажды он не выдержал и сказал ему все начистоту: Жако не должен обольщаться. Если он не встречает Бэбэ в поезде, так это потому, что она больше поездом не ездит. Да, девушки почти совсем не видно в Гиблой слободе. Какой-то тип приезжает за ней каждое утро на машине и привозит обратно по вечерам. Шикарный тип — разъезжает в черной «аронде».
Жако молчал. Опустив голову, он зажал губами сигарету, табачный дым попал ему в глаза, и на них выступили слезы.
* * *
— Сейчас вернусь.
— Что?
— Я сейчас вернусь!
Фландрен из-за вибратора посмотрел вслед Жако, направлявшемуся к двери барака. Там стоял делегат и беседовал с молодым человеком в теплой куртке защитного цвета, с вещевым мешком за плечами. Жако подошел к ним. Он остановился позади Ла Сурса, наблюдая за вновь прибывшим, прислушиваясь к разговору.
— …Сыт по горло, — говорил парень в защитной куртке, — хватит с меня шататься по свету и рисковать собственной шкурой. Я непривередлив. Хочу одного: набивать себе каждый день брюхо в столовой, и баста!
— Хорошо. Пойду поговорю с Бурвилем. Это начальник строительства. Вот увидишь его, тогда поймешь, почему его так прозвали '.
Ла Суре повернулся, чтобы идти в канцелярию. Парень последовал за ним. И тут они столкнулись лицом к лицу с Жако, который преградил им дорогу.