Гиблая слобода
Шрифт:
Машина направилась прямо в широкие больничные ворота. Прибежал сторож и встал на дороге, широко расставив руки. Тьен яростно нажал ногой на тормоз. Но «автокар» остановился, лишь проехав еще тридцать метров. Сторож быстро отскочил в сторону, затем бегом нагнал машину, вопя:
— Въезд закрыт!
— А' почему это? — вскипел Жако.
— Машинам въезд воспрещен, — задыхаясь, проговорил сторож и поправил на голове форменную фуражку летчика.
— А это что такое? — насмешливо спросил Жако, широким жестом указывая на вереницу
— Это машины врачей и тех, кто приехал навестить больных.
— Мы тоже приехали навестить больного, — рявкнул Жако.
Он оперся о плечо Тьена, показывая ему на свободное место между «арондой» и другой машиной, сиявшей своими хромированными деталями. Однако Тьен предпочел поставить автокар несколько поодаль, но все же на видном месте.
Ребята дружно высыпали из машины.
Ритон утопал в широкой белой кровати. На больничных харчах он как-то совсем высох. При виде кульков с конфетами, бутылки бургундского, апельсинов, коробки сливочных сырков, появившихся перед ним на тумбочке, он вытаращил глаза.
— К чему это вы… зачем?
— Полно тебе! Заткнись!
Ребята с такой силой трясли его за руку, что чуть было не вывихнули ему плечо. Ритону не удавалось вставить ни единого словечка, друзья просто засыпали его новостями о Гиблой слободе.
— Мадам Вольпельер купила себе фонограф.
— У нас разворотили всю мостовую, посмотрел бы ты!
— Вода у нас будет. Да, водопровод проводят, дружище!
— А Клод участвует в следующее воскресенье в своем первом официальном матче как любитель…
Наконец все животрепещущие новости были выложены, и наступило неловкое молчание.
— Ты, как видно, себя лучше чувствуешь? — отважился спросить Морис.
— Гм… Хотел бы я, чтобы так говорили врачи.
Клод скептически посмотрел на больных, лежавших на соседних койках, и спросил у Ритона, не скучает ли он.
— Нет, я сочиняю песенки. Времени у меня достаточно.
Ребята придвинулись к нему поближе и в ожидании замолчали.
— Я начал писать песню… песню… мне кажется, сна получится, как надо.
Послышались восторженные возгласы.
— Это на смерть Милу…
Ребята сразу стали серьезными.
— Называется она «Мертвый сезон»…
Они удовлетворенно хмыкнули.
— Уже одно только название…
— Замечательно!
щ еки Ритона вспыхнули румянцем. Он приподнялся на подушке.
— Как будто на этот раз неплохо получилось.
Г ости приготовились слушать.
— Я еще не совсем кончил… — стал извиняться Ритон, — но даже начало, первый куплет, и второй, и припев тоже… мне кажется, на этот раз неплохо получилось.
— Валяй!
Ритон сел, поправил простыни и оперся на локти. Стал насвистывать песенку. Мелодия была легкая, быстрая, но грустная, хватающая за душу.
Больные с соседних кроватей и их посетители повернули головы.
Ритон посинел, сжал губы, тело его задергалось. Он сунул руку под подушку, вытащил оттуда тряпку, зарылся в нее лицом и надолго закашлялся. Кровать под ним подпрыгивала. Он нашел ощупью на тумбочке плевательницу, поднес ее ко рту, поднял крышку и плюнул. Поставил на место и вытер рот. Теперь щеки у него были красные, глаза полны слез. Он с виноватым видом посмотрел на друзей.
— Это пустяки… слушайте:
Забавная прогулка: На улице меньше нуля. Пускай нам меньше двадцати, Вдвоем на бал нам не идти…Хриплый звук вырвался у него из горла, он дернулся, снова зарылся лицом в огромную тряпку. Этому приступу, казалось, не будет конца.
Жако проговорил, взглянув на стенные часы:
— Послушай, Ритон, начало у тебя здорово вышло, но…
— Погоди, дальше говорится о телефонах, о телефонах, как нуга, о телефонах совсем белых, о телефонах, которым тепло…
Он с трудом подавил клокотавший в груди кашель, только спина у него задрожала.
— Послушай, тебе надо отдохнуть, — сказал Жако. — Ты споешь нам песенку в следующий раз.
Ребята возвращались домой грустные. Машина шла почти нормальным ходом.
Вдруг Морис объявил, словно только что вспомнил об этом:
— Я получил письмо от своего хозяина: работа в обувной мастерской возобновилась.
— Так, значит, ты вернешься на улицу Бельвиль?
— Да, но мне что-то жалко расставаться со стройкой. Ничего не поделаешь, нужно.
— Скажи, — спросил Жако, — ты придешь на собрание во вторник вечером? На стройке будет вся наша молодежь и ребята из Шанклозона тоже…
— Еще бы, конечно, приду. Я буду ходить на все ваши собрания.
— Итак, ты возвращаешься к обуви, — сказал Мимиль. — Как видишь, все уладилось, ты снова нашел обувь по ноге.
— Ну и балда же этот Мимиль.
— М — да… — ответил Морис, — но у меня скоро брат вернется с военной службы. Теперь уж ему придется искать работу. Вечно одна и та же история…
— И вечно она повторяется.
Они проехали молча с добрый километр.
— Знаешь, Жако, — сказал Морис, — на это собрание надо бы затащить Шантелуба.