Гильдия темных ткачей
Шрифт:
— …они в плохом состоянии, Ваша Темность! — даже доставая тетради из сейфа, продолжал юлить и тянуть Ламбрук.
— Не беспокойтесь, милейший, — Рональд еле удерживался, чтобы не оттолкнуть графа, не выхватить из его рук драгоценность.
Наконец, четыре желтых, хрупких тетрадки с обтрепанными краями, исписанных коричневыми выцветшими каракулями, легли на стол перед Рональдом. «Какая из них? В какой — сокровище? Или все?» — страх, надежда, предвкушение смешались в дрожи пальцев, легко касающихся четырехсотлетней бумаги.
— Осторожно! — нервно шепнул Ламбрук, когда Рональд
«Не мешай, ишак!» — заклинание, высушивающее мух, едва не сорвалось с губ, но Рональд снова сдержался, ограничившись злым взглядом. Этого хватило: Ламбрук сжался и затих в своем кресле.
Глядя на знакомые каракули старохмирского, Рональд погружался в текст слой за слоем, разгадывая матрицу шифра, настраиваясь на перо в руке четыре сотни лет как почившего мага. Большая часть букв расплылась и стерлась, тетради хранились в слишком сыром месте, к тому же оболочку кто-то давно нарушил кривой попыткой прочитать текст. Но в руках умелого некроманта и мертвая книга заговорит, надо лишь восстановить из обрывков изначальное плетение.
Тетради окутались привычным темным туманом возвращенного времени, из бестолковых штрихов начали вырисовываться буквы и всплывать лоскуты смысла:
«…недели, как я ушел с Ману. Он так увлечен исследованиями, что не видит…»
«…брат Ястреба идет на поправку. Странно, не думал, что мне удастся…»
«…погиб Занге. В клинке остался лишь крохотный осколок души, без памяти и разума. Ману сказал, этот путь ведет в тупик. У нас недостаточно…»
«…считает это выдумкой Слепого Барда. Для Ману существует лишь разум, воля и сила. Смешно было надеяться, что…»
«…храм Карума. Мертвый дом мертвого бога, страшно…»
«…говорит, что старый трактат надо запретить и сжечь. Все равно не понимают…»
«…с тех пор как нашел кристаллы. Безумная затея, но я все равно пойду с ним. Может быть, когда-нибудь удастся вернуться в Сашмир. Ястреб получил вести из дома, их с братом считают мертвыми. Младший стал главой рода…»
Рональд еле подавил дрожь. Значит, Ястреб Бастерхази не погиб в той стычке с имперскими светлыми. Слава Двуединым, ему хватило ума обезопасить семью. Но в самом тексте что-то странное, написано мужчиной, но пахнет женщиной. Разгадать бы!
«…пишет в книге, не показывает…»
«Утром идем в Ирсиду, Лас не может сдержать их сам, а Ману не хочет бросать ученика…»
Из коротких строк, обрывков мыслей проступала история Ману Одноглазого и его Школы. Та сторона, что не изучается в гимнасиях: юным шерам не полагается знать, что злодей Андерас, жестокостью превосходящий самого Ману, родился светлым. И, похоже, не только это не изучается в гимнасиях — судя по дневнику Андераса, мятеж в Ирсиде поднял вовсе не Ману, а один из его учеников, Лас. И живым богом его назвали темные, а не он сам. Очень интересные дневники для историка, но ни слова о сути.
С трудом вынырнув из времен молодости своей прапрабабки, той, что отдала его в обучение к Пауку, Рональд поднял взгляд на Ламбрука. Граф сидел, подняв плечи и сжав руки в замок, не смея моргнуть.
— Что ж, благодарность Конвента вашему сыну обеспечена. Весьма ценные исторические документы, — не скрывая разочарования,
Граф молчал — страх сковал его разум, а жалкий ошметок мага глубоко внутри него впал в животный ужас перед хищником и притворялся дохлым.
«Шисов слабак!» — выругался про себя Рональд. Пришлось не меньше пяти минут потратить на комбинированную успокоительную иллюзию, чтобы советник не сошел с ума или не умер, упаси Светлая.
— Выпейте, дорогой мой. Вы утомились, здесь так душно. — Рональд поднес ко рту графа бокал с коньяком и заставил выпить. — Простите, что воспользовался вашей добротой.
В глаза графа постепенно возвращалась осмысленность, бледное до зелени лицо розовело. Вежливая чушь и горячительное делали свое дело.
— Я что-то могу для вас сделать?
Последние слова оказали на Ламбрука волшебное действие: он оживился и попробовал что-то сказать.
— Да, дорогой советник? — От ласковой улыбки уже немели губы, но Рональд не мог себе позволить оставить графа недовольным. Только не тогда, когда он может нажаловаться Дукристу. — Вы про вашу старшую дочь?
Старый проныра, даже при смерти не забывающий о шкурных интересах, кивнул.
— Несомненно, сложный случай. Но… — Рональд сделал паузу, словно фокусник перед тем, как вынуть из шляпы живого гоблина. — Для вас, любезнейший советник, Конвент сделает все возможное и даже невозможное!
Ламбрук оживал на глазах, послушно впитывая крохи собственной жизненной силы, рассеянные в воздухе и заботливо собранные для него Рональдом.
— Ваша Све… Темность так добры!
Рональд чуть не рассмеялся: граф не зря запнулся. Темный и доброта! Да, темным не свойственно подрабатывать целителями. Но правилам следую только неудачники.
— Вы что-то говорили о барашке по-ольберски?
— О да! — граф глянул на старинные напольные часы, показывающие без десяти минут три. — Самое время отобедать! Извольте, Ваша Темность.
— Надеюсь, вы не возражаете, если я сейчас же заберу документы для Конвента? Они требуют особой осторожности, и так неподобающее обращение почти сгубило текст.
— Разумеется, Ваша Темность. Счастлив служить Империи!
В верноподданническом восторге графа пронзительной нотой звенела надежда на устройство судьбы дочери, и лишь глухим обертоном диссонировала опаска: он же обещал отдать бумаги Дукристу. Но для Конвента! Все равно же оба служат одному Императору, — успокаивал сам себя граф.
— Его Всемогущество не забудет услуги, — помог ему утихомирить совесть Рональд.
За обедом он присмотрелся к старшей ламбруковской дочке. Свежее, всего-то во втором поколении, проклятье сделало её абсолютно непривлекательной ни для мужчин, ни для женщин. Внешне она была хороша: с правильными чертами, стройна, в меру округла, ухожена, со вкусом одета. Но при взгляде на неё, если не подниматься над примитивным животным, коим и является обычный человек, возникало стойкое отвращение. Конечно, Рональд бы мог снять проклятие и подкорректировать ее ауру до нормального состояния. Даже, если постараться, наделить ее звериной притягательностью Ристаны. Но зачем портить такую прекрасную работу? Лучше использовать с толком.