Гильотина для Фани. Невероятная история жизни и смерти Фани Каплан
Шрифт:
Евпатория. 1 сентября 1918 года
Дмитрий Ильич Ульянов нервно курил и в сотый раз, будто не веря своим глазам, снова и снова брал газеты, начинал читать и в ярости бросал их на стол. Аршинные заголовки кричали о покушении на Ленина. По всей стране прокатились митинги и демонстрации с одними и теми же лозунгами: «Смерть Фани Каплан!», «Уничтожим всех врагов советской власти!», «Да здравствует Красный Террор!».
Даже интеллигентнейший нарком просвещения Луначарский вдруг вспомнил о Французской революции. Он советовал поступить просто – поставить на Красной площади
Диагноз Дмитрий себе уже поставил – шок. Не помогал даже чистый медицинский спирт. «Ах, Фани, Фани, что ты наделала! Зачем уехала в эту проклятую Москву, как же я тогда опоздал, это я во всём виноват!». Без стука, чуть не сорвав с петель дверь, в кабинет ворвалась разъярённая Екатерина. Её бил озноб и даже её знаменитое контральто, превратилось в сплошной шип. «Ты читал?! – она бросила в потолок кипу газет, которые разлетелись по всему кабинету, – ты ведь знаешь Фани, её просто подставили эти бандиты эсеры! Сделай что-нибудь, позвони брату, наконец, объяснись с ним.
Дмитрий молчал, он слишком хорошо знал своего брата. Екатерина вздохнула глубоко, как перед прыжком в воду. «Я скажу тебе правду и нарушу клятву, Фани родила тебе дочь… Так вот, если учесть, что твой братец бесплоден, а это знают все, то она – его единственная племянница. Так и скажи этому…!». И, уходя, так хлопнула дверью, что с ближайшего кипариса испуганно взметнулась стая ворон.
Глава шестая
После того, как объявили о том, что Фани Каплан расстреляна и останки её сожжены в бочке с бензином, в местах «не столь отдалённых» поползли слухи, один невероятнее другого. Например, некий Матвеев в Свердловской тюрьме уже в 1937 году утверждал, что Фани работала в канцелярии Сиблага. За шесть лет до этого её будто бы видели на Соловках, в библиотеке. Кто-то из старых каторжан встречался с ней на «пересылках» и даже знаменитый адвокат Натан Берман в приватной компании утверждал, что пил с Фани кофе в одном из ресторанов Швейцарии.
Достоверно известно также, что для проверки этих слухов НКВД назначил специальную комиссию, которая, естественно, пришла к выводу о том, что все эти слухи не имеют под собой «никаких оснований, а террористка Каплан действительно была казнена в 1918 году». К сожалению у этой комиссии не было допуска к заветному сейфу генерала Семёнова, где среди прочих артефактов того времени, хранилась телефонограмма следующего содержания:
«Совершенно секретно». Семёнову.
Сохраните жизнь Каплан.
Но справедливость должна восторжествовать.
Председатель ВЧК Феликс Дзержинский. 3 сентября 1918 года».
Скорее всего, эта телефонограмма была следствием тяжёлого разговора Дмитрия Ильича с братом после ухода Екатерины. Лидия Фотиева, секретарь Ильича, которая любила подслушивать под дверью его кабинета, потом обмолвилась, что уже на второй день после покушения, «недострелянный» вождь мирового пролетариата (Эх, Семёнов, Семёнов!) бегал по кабинету и о чём-то настойчиво
После получения этой телефонограммы от шефа в голове Семёнова и родилась хитроумная, почти театральная комбинация, с мешками на голове вместо венецианских масок и заменой главных действующих лиц в этой пьесе.
Чуть позже, в одесском ЧК, он выправил Фани новые документы и заставил подписать согласие о сотрудничестве. Как бы между прочим, напомнил ей, что Натали остаётся у них и он, Семёнов, как крёстный отец девочки, обязуется «внимательно следить и ухаживать за ней».
На борт судна «Каледония», которое шло в Стамбул, она поднялась уже как Мария Дюпре, представительница международного Красного Креста. Семенов выдал ей еще «на случай непредвиденных обстоятельств» паспорт на имя Фейги Ройтблат, имя, данное ей при рождении, от которого она давно отвыкла.
В Стамбуле Фани работала связной, через неё Семёнов рассылал задания своим нелегалам по всей Европе. Нужно сказать, что к тому времени он уже возглавлял международный отдел ВЧК.
В немецкой частной клинике Фани слегка «подкорректировали» лицо, она сменила причёску и цвет волос, и если бы кто-нибудь из бывших сокамерниц, вдруг, случайно встретил её на улицах Стамбула, то не узнал бы нипочём.
Потянулись однообразные, похожие один на другой дни, недели и годы. Примерно один раз в месяц приезжали курьеры из Москвы, всё время разные. Голова у Семёнова работала гениально. Это он придумал операцию под кодовым названием «Жёлтая пуговица», она потом упоминалась в учебниках многих спецслужб мира.
Это было просто и гениально. Агент или курьер приходил на встречу с Фани обязательно в тройке – жилетке, чёрном пиджаке или смокинге. И в ряду чёрных пуговиц на жилетке, третья снизу должна была быть жёлтой. И всё. Никаких тебе паролей, явок и прочих «славянских шкафов».
Курьер оставлял кейс, который Фаны незаметно забирала и на этом всё заканчивалось.
В каждом таком кейсе в обязательном порядке были фотографии подрастающей Натали. Да и содержание было приличным, её банковский счёт не пустовал никогда. Семёнов своё слово держал крепко. Фани отлично понимала, что когда-нибудь эта синекура должна была закончиться. Итакой день наступил.
После очередной встречи она приехала в свою маленькую частную гостиницу, хозяином которой был француз Жан. Открыла портфель и достала конверт. На фото была Натали, она подросла и будто улыбалась матери. Одета была в приличную шубку, из рукавов которой болтались рукавички на резиночках. Фани заплакала. Она давно приказала себе не «распускаться» при виде фотографий дочери, но всякий раз не могла совладать с собой.
В шифровке от Семёнова был приказ немедленно внедриться в окружение генерала Эвельгрена, который был правой рукой Бориса Савинкова, это здесь, в белоэмигрантской среде знали все. Фани совершенно не представляла себе, как ей выполнить это задание, но его Величество случай опять был на её, вернее Семёнова, стороне.