Гиппократ
Шрифт:
Автор «Древней медицины» более полно развивает эту тему:
«Как мне кажется, большинство врачей подвержено той же участи, что и плохие лоцманы. Ведь эти люди, когда совершают ошибку, ведя корабль в спокойном море, делают это незаметно для других; но когда они застигнуты сильной бурей и ветром, вот тогда всем ясно, что они потеряли корабль из-за их невежества и ошибки. Это же относится к плохим врачам, которых очень много: когда они лечат больных, у которых нет ничего серьезного, и у них нельзя вызвать ничего серьезного, совершив грубейшую ошибку, — а таких болезней очень много, и они возникают чаще, чем тяжелые болезни, — в таких случаях они могут допускать ошибки, и никто ничего не заметит. Но когда
Для одного и для другого расплата не заставляет себя ждать, она тут как тут».
Итак, если в царстве случая отсутствует понятие «хорошо» и «плохо», а все одинаково случайно, то в искусстве медицины между хорошим и плохим — большая разница и уровень компетентности проявляется в решающей момент. Царство науки — это царство различий. «Врач стоит множества людей», — сказано еще в «Илиаде». Эта традиционная мысль о превосходстве человека науки является составной частью самого определения науки со времени ее возникновения. И наука, поскольку она не распределена равномерно между всеми гражданами, не будет рассматриваться как политическая добродетель. В этом смысл мифа Протагора, рассказанного Платоном, где открытие искусств, доступных отдельным людям, дополнилось приобретением политических добродетелей, равномерно распределенных между людьми:
«Тогда Зевс в тревоге за наш род, находящийся под угрозой исчезновения, посылает Гермеса принести людям целомудрие и справедливость, чтобы в городах была гармония и созидательные узы дружбы».
Гермес спрашивает Зевса, каким образом он должен дать людям целомудрие и справедливость: «Должен ли я распределить их, как другие искусства? Они распределены следующим образом: одного врача достаточно для множества непосвященных, так же обстоит дело и с другими специалистами. Должен ли я дать целомудрие и справедливость всему роду человеческому или распределить их между всеми?» — «Между всеми,» — говорит Зевс, — и пусть каждый имеет свою долю, ибо города не могли бы существовать, если бы некоторые были бы ими наделены, как это случается с другими искусствами».
Наука — не только мир дифференциации ценностей и людей. Она также постигает связи вещей. Тогда как случай — это символ беспорядка и стихийности, наука открывает естественный порядок явлений. Одной из величайших заслуг врачей «Гиппократова сборника» является изложение в самой всеобъемлющей форме того, что позже назовут принципом детерминизма. Все, что происходит, имеет причину. Теоретическое изложение этого принципа находится как раз в трактате «Искусство»:
«Стихийное явно обречено быть ничем, ибо для того, что происходит, можно найти «почему» (dia ti), а поскольку существует «почему» (dia ti), у стихийного нет никакой реальности, разве что только название. Наоборот, медицина, поскольку она из категории «почему» (dia ti) и предвидения, имеет и всегда будет иметь реальность».
Вероятно, этот врач не первым в классической Греции сформулировал идею о необходимой связи явлений. Левкипп, основоположник атомизма и ученик Сократа, в своем трактате «О духе» уже говорил:
«Ни одна вещь не возникает беспричинно, но все вещи возникают по причине и необходимости». У философа, как и у врача, мы находим отрицание случая, как необходимого или стихийного творения реальности. Однако уточнить мысль Левкиппа не позволяет отсутствие контекста. Во всяком случае, Гиппократов текст по своей формулировке предвосхищает Аристотеля, согласно которому искусство определяется знанием «почему». Новым и примечательным у нашего автора является то, что понятие причинности уже связано с понятием предвидения.
Знание причин врачу необходимо для того, чтобы назначить
«Разуму надлежит узнавать причины болезней и уметь лечить их всеми видами лечения, мешающего им развиваться». Автор «Ветров» рассуждает в том же направлении: «Когда мы знаем причину болезней, мы можем прописать телу то, что ему полезно, отправляясь от противоположного для противостояния болезни. В самом деле, эта медицина является самой соответствующей природе».
По этому отрывку можно судить, что каузальный метод является непременным условием подлинного медицинского искусства.
Наконец, трактат «Древняя медицина» настаивает на необходимости для науки не останавливаться на описательном и предписывающем изложении, а перейти к пояснительному, с учетом причин. Этот отрывок знаменит. Определив задачу врача, который должен изучить влияние на человека пищевого и общего режима, автор в качестве примера берет сыр:
«Недостаточно просто сказать: «Сыр — плохая пища, так как он вызывает недужность у того, кто его съел», но нужно сказать, какой недуг он вызывает, почему (dia ti) и какой субстанции в человеке он не соответствует». Таким образом, наука должна быть причинной или ее не существует.
Итак, мы видим в самых первых эпистемологических текстах древней Греции, как из удивительно трезвых размышлений о медицинском искусстве возникают самостоятельные понятия, которые в течение веков будут руководить развитием науки. Разумеется, существует разрыв между теоретическими заявлениями и их практическим применением. Например, автор «Древней медицины», несмотря на свою убежденность в необходимости причинного знания, не производит никакого экспериментального исследования по своей программе. Присутствует лишь определенное концептуальное построение: наука, которая опирается на различие, синтез и предвидение, полярна случаю, необъяснимому и непредвиденному. Это открывает парадигму порядка с исключением беспорядка, которая будет основой детерминистической концепции науки до тех пор, пока не подвергнется сомнению современной эпистемологии.
Медицина, как мы уже говорили, не была единственной сферой деятельности, превратившейся в науку во второй половине V века. Это относится также и к риторике. В V веке с развитием института гражданских судебных процессов в демократических городах, судебная риторика казалась такой же необходимой для блага граждан, как медицина. Медицина была средством спастись от болезней и смерти, риторика была для гражданина средством избежать ущерба имуществу. Есть аналогия между этими двумя видами деятельности. Логограф, который за плату составлял судебные речи для клиента, предписывал аргументацию для устранения ущерба точно так же, как врач за плату прописывал своему больному самые эффективные лекарства для устранения болезни. Поэтому нет ничего удивительного, что параллельно с теоретическими работами, написанными врачами, появились труды по искусству риторики. Известны имена авторов первых трактатов, которые назывались technai. Цицерон, ссылаясь на Аристотеля, говорит, что первыми правила риторики изложили сицилийцы Коракс и Тисий, когда на Сицилии после уничтожения тирании участились гражданские процессы. К сожалению, эти труды не сохранились. Из-за этого пробела мы рискуем преувеличить роль врачей в эпистемологических рассуждениях в ущерб теоретикам по красноречию. Однако значение, которое придает Платон сравнению с искусством медицины, свидетельствует, что именно эпистемологические рассуждения врачей воспринимались современниками как авангардные исследования. Они были транспонируемой моделью. Платон позаимствует эпистемологическую модель медицины, науки о теле, чтобы применить ее к риторике.