Гипсовый трубач
Шрифт:
— Потому что у нас есть прямой выход на… — Боледина некоторое время держала паузу, разглядывая перстенек. — …на Скурятина!
— На Эдуарда Степановича. Вы хоть понимаете, о ком речь? — спросила Ведмедюк, раздосадованная тем, что столь важную информацию сообщила не она, а ее чересчур самостоятельная заместительница.
— Не может быть?! — задохнулся от удивления Жарынин, незаметно мигнув Кокотову.
— Да, сильный ход! — подыграл писодей, которого немного развлекло это представление. — Управление конституционной
— А вы разве сомневались в наших возможностях? — нахмурилась Ведмедюк и стала окончательно похожа на сурового индейского вождя, обиженного бледнолицыми невеждами.
— Да… Дмитрий Антонович… вы уж как-то… ну совсем… — забормотал смущенный Огуревич.
— Нисколько не сомневаюсь! — бодро объявил Жарынин.
— Нет, я вижу: сомневаетесь! — не поверила председательница и распорядилась: — Павел Григорьевич, покажите!
«Начинающий Солженицын» достал из портфеля фотоальбом, раскрыл и предъявил снимок, на котором Ведмедюк и Боледина дружески чокались с пьяненьким Эдуардом Степановичем. На заднем плане, у богатого фуршетного стола, мешая друг другу, насыщались упитанные тени былых политиков. Был там и Гавриилов, приладившийся к молочному поросенку.
— Потрясающе! — воскликнул игровод. — Неужели в Кремле?
— Хм-м… — оторвавшись от своего бриллианта, загадочно усмехнулась Боледина.
— Я же говорил, мы спасены! — расцвел директор. — Я же знал… знал…
— Погодите радоваться! Надо еще раздобыть пятнадцать коробок евроконфет!
— Найду, найду… — пролепетал счастливый торсионный скиталец, явно хватив на радостях внутреннего алкоголя.
— А что от нас потребуется взамен? — лениво спросил режиссер.
— Ничего особенного, — еще ленивее отозвалась Боледина. — Если мы решаем вашу проблему, вы передаете в собственность Эмопээс десять комнат в вашем доме ветеранов.
— И все?
— И все! — величаво кивнула Ведмедюк.
— А если вы не решаете нашу проблему?
— Ну, Дмитрий Антонович, ну вот опять вы… — захныкал Огуревич.
— Это исключено! — сверхсрочница от возмущения даже стукнула колечком по столу, а потом, спохватившись, стала опасливо разглядывать крепление камешка.
— А все-таки? — не унимался Жарынин.
— Тогда мы расходимся по нулям, — с индейской невозмутимостью разъяснила председательница.
— Вот видите! — воскликнул директор. — Очень выгодное предложение!
— Договор подписываем немедленно! Павел Григорьевич! — скомандовала она.
Протосолженицын мгновенно достал из портфеля приготовленные листочки, а Боледина царским движением извлекла из сумки, похожей на хозяйственную, цилиндрический футляр с печатью.
— Почему немедленно? — решился вставить слово и Кокотов.
— Чтобы сегодня же начать действовать. Неужели не понятно? Когда суд? — раздраженно спросила Ведмедюк.
— Через несколько дней! — загрустил Огуревич, видимо, тайком махнув
— Реквизиты вашей стороны можно вписать от руки, — ласково пояснил Гавриилов и подвинул странички директору.
Заместительница тем временем вынула из футляра круглую печать и дыхнула на нее, широко раскрыв неухоженный рот, в который дантист если когда и заглядывал, то лишь для того, чтобы ужаснуться. Огуревич, в свою очередь, механически полез в боковой карман за авторучкой…
— Вот здесь! — еще ласковее подсказал супергном, показывая обкусанным ногтем, где подписывать. — А в качестве бонуса я могу бесплатно прочитать вашим ветеранам цикл лекций…
— А еще мы поможем продать мемориальные скамейки за рубеж. Теперь союзы русских писателей есть в двенадцати странах, даже в Австралии. У нас со всеми договора о сотрудничестве… — со значением пообещала Ведмедюк.
— Великолепно! — воскликнул повелитель энергетических глистов.
— На какую же тему лекции, если не секрет? — нежно спросил Жарынин, жестко перехватывая директорскую руку с «паркером».
— Ну, например, «Эсхатологический дискурс русской литературы». Или — «Преодоление советского рабства в современной прозе». Или «ГУЛАГ как архетип русской души». Или…
— Достаточно! — оборвал игровод. — У меня к вам, господа, встречное предложение. Сен-Жон Перс настоятельно советовал: с любым договором, как и с женщиной, прежде чем расписаться, надо переспать…
— Выбирайте выражения! — вскинулась сверхсрочница.
— Пардон, пардон, мадмуазель! Я не хотел оскорбить ваше целомудрие! Завтра утром мы приезжаем к вам в офис и подписываем контракт. Годится?
— А почему не сегодня? — нахмурилась Ведмедюк.
— А почему не завтра? — вопросом на вопрос ответил режиссер.
— Ну, хорошо…
— Вот и ладно! Значит, завтра с утречка мы приезжаем к вам… — потер руки Жарынин.
— Нет! — хором вскричали «мопсы». — Лучше мы к вам!
— Аркадий Петрович, не возражаете?
— Я… нет… может, все-таки сегодня?..
— Нет, завтра! — отчеканил игровод, встал и галантно поклонился.
«Мопсы» посмотрели на него с ненавистью и строем покинули кабинет. Замыкавший шествие Гавриилов хотел было прихватить с собой и листочки договора, но режиссер предусмотрительно прижал их ладонью к столу.
— А когда? — вдогонку спросил безутешный директор.
— Мы сами вам позвоним, — через плечо ответила Боледина.
— Вы все испортили! — чуть не заплакал Огуревич, едва закрылась дверь. — Они не позвонят, нет, не позвонят!
— Что вы рыдаете, как девственница, которая забыла взять у своего первого мужчины номер телефона! Конечно не позвонят.
— Это же серьезные люди!
— А как вы определяете, на глазок или заглядываете в мировое информационное поле?
— Ну зачем вы так! Мы гибнем! Гибнем!