Гипсовый трубач
Шрифт:
У балюстрады соавторов нетерпеливо дожидались Ящик и Болтянский.
— Скорее, скорее! — замахал руками Ян Казимирович. — Аркадий Петрович велел, как появитесь, сразу к нему!
— Зачем?
— У него «мопсы»! — взволнованно объяснил старый чекист. — Очень важные переговоры!
— Какие переговоры могут быть с мопсами? Этот экстрасенс уже и с собаками разговаривает?
— Почему с собаками? — опешили ветераны. — Это писатели такие — мопсы!
— Значит, у него собаки стали книжки писать? Надо же! А начиналось скромно — с энергетических глистов…
— МОПС — это Международная
— А что, есть и такая?
— Есть.
— Фантастика! Столько в стране союзов писателей, а читать нечего! Откуда вы-то знаете этих мопсов?
— Они предлагали включить мою биографию в справочник «500 лучших писателей мира».
— И что?
— Я отказался.
— Почему же?
— Это была платная услуга, а тысячи долларов у меня тогда не нашлось.
— Ради того чтобы стать лучшим писателем мира, могли б и занять! Ну, пойдемте, посмотрим на этих ваших «мопсов»!
В кабинете кроме Огуревича сидели еще две женщины и мужчина. Директор выглядел радостным и растерянным, как хозяин, к которому нагрянули долгожданные гости, а у него в холодильнике, кроме бутылки пива и засохшего сыра, ничего не припасено.
— Ай, как хорошо, что вы приехали! — воскликнул он, завидев соавторов. — Кажется, мы спасены! Знакомьтесь! — и, вглядываясь в лежащие перед ним на столе визитные карточки, Аркадий Петрович церемонно представил: — Татьяна Захаровна Ведмедюк, председатель МОПСа.
Ведмедюк с достоинством кивнула. Это была плотная черноволосая дама с лицом пожилого индейца, возможно даже вождя, красящего зачем-то губы помадой. Странное сходство усиливали две короткие толстые косицы, бордовая замшевая накидка с бахромой, кофточка колониальной расцветки и крупные желтые бусы, напоминающие погремушки, которые обычно цепляют к детской коляске для увеселения младенца.
— Не МОПС, а Эм-о-пэ-эс! — строго поправила она.
— Да-да, конечно, извините! — заволновался Огуревич и сконфуженно глянул в другую карточку. — Лариса Ивановна Боледина, первый заместитель председателя Эмо… пэ… эс. — Произнося эту сложную аббревиатуру, директор немного запнулся.
Во внешности заместительницы ничего индейского не обнаружилось. Зато она смахивала на хмурую панельную сверхсрочницу: чрезмерно подведенные глаза, бугристая, несвежая, несмотря на тщательную косметическую шпатлевку, кожа и желтая кудлатая прическа. Такая бывает у куклы Барби, произведенной в китайском подполье. Довольно рискованная фиолетовая блузка эластично обнимала ее обильно поникшую грудь, а из-под короткой кожаной юбки смело высовывались незначительные конечности, обтянутые черными чулками с гадючьим узором. (Впрочем, Алла Пугачева давно уже приучила нацию к тому, что любые, даже самые неудачные дамские ноги достойны публичного обнажения.) Боледина величаво кивнула и задумчиво посмотрела на бриллиантовый перстенек, украшавший ее безымянный палец с начальными приметами артрита.
— Павел Григорьевич Гавриилов, второй заместитель председателя Эмопээс, — уже совсем бодро отрекомендовал Огуревич третьего гостя.
Тот встал и вежливо поклонился. Пропорциями тела и бородой он удивительно напоминал гнома, укрупненного до размеров обычного
— Минуточку! — воскликнул Дмитрий Антонович. — Уж не сынок ли вы незабвенного Григория Евсеевича Гавриилова?
— Допустим. А с кем имею честь? — опасливо поинтересовался увеличенный гном, и глаза его забегали.
— Ах, простите, простите! — спохватился Огуревич и в самых лестных категориях отрекомендовал соавторов насторожившимся гостям.
Во время представления Жарынина вся троица старалась соблюдать на лицах благосклонно-заинтересованное выражение, но когда дошла очередь до Кокотова, «мопсы» тревожно переглянулись. Однако увлеченный директор ничего не заметил и попросил делегацию повторить свои предложения вновь прибывшим коллегам. Ведмедюк величаво кивнула первой заместительнице, как дипломант-исполнитель — заштатному концертмейстеру. Боледина дернула щекой и, неохотно оторвав взгляд от своего «каратника», устало разъяснила, что тяжелые обстоятельства, в которых оказалось «Ипокренино», «мопсам» хорошо известны. К счастью, у них имеется уникальная возможность спасти легендарный дом ветеранов от бесчеловечного рейдерства: они имеют прямой выход на судью Доброедову, а это позволяет простимулировать ее… э-э-э… благосклонность…
— Простимулировать? И сколько же она просит? — насмешливо полюбопытствовал Жарынин.
— Вы о чем?! — сверхсрочница снова уставилась на свой самоцвет.
— Да, в самом деле, вы о чем? — встревожился Огуревич.
— Аркадий Петрович, вы, наверное, беспокоитесь, что информация из этой комнаты может уйти в торсионные поля? — сочувственно спросил режиссер.
— В какой-то степени… — вздохнул глава школы «Путь к Сверхразуму».
— Действительно, давайте не будем выходить за рамки! — строго предупредила Ведмедюк, а Гавриилов сделал вид, будто вообще не понял, о чем речь.
— Доброедова — очень достойная женщина, верующая, — тихо добавил он.
— Но конфеты она ест, наверное?
— Не исключено, — кивнула, понимая, Боледина.
— И вы думаете, Ибрагимбыков ей уже занес? — туманно предположил игровод.
— Что занес? — вздрогнула председательница МОПСа и нервно поправила индейские бусы. — Выбирайте выражения!
— Конфеты, — пояснил Жарынин. — Допустим, коробок пять…
— Ха-ха-ха… — театрально сказала сверхсрочница. — А пятнадцать не хотите?
— Это не важно… — твердо объявила женщина-вождь. — Она вернет… конфеты Ибрагимбыкову и возьмет наши.
— А какие она предпочитает: отечественные, американские или евро… пейские?
Ведмедюк, Боледина и Гавриилов переглянулись:
— Евро… пейские…
— У нас найдется пятнадцать коробок таких конфет? — спросил режиссер директора.
— Не знаю… — Огуревич напряг мускулистые щеки. — Я поищу…
— А почему вы так уверены, что судья Доброедова возьмет именно наши конфеты? — продолжал допытываться игровод.