Гипсовый трубач

Поляков Юрий Михайлович

— В вашу школу! В вашу! — совсем рассвирепел Жарынин. — Высший разум мог бы объяснить, что аферисты именно так и втираются в доверие к лохам вроде вас!

— Плохо, — покачал головой Кеша. — Сорок процентов акций в руках Ибрагимбыкова!

— Пятьдесят… — всхлипнул Огуревич.

— Почему?

— Я звонил Жменю и спрашивал, где его акции.

— Что он ответил?

— Он ответил, что современный русский театр пребывает в таком чудовищном состоянии, что если бы Станиславский встал из могилы и сходил в «Театр.doc»,

то пришел бы в ужас, снова лег в гроб и попросил забить крышку намертво…

— Я ничего не понял! — На Кешином лице появилось растерянное недоумение, как у европейца, читающего китайскую газету. — Продал или нет?

— Вы, наверное, хороший юрист, — надменно откинулся в кресле Жарынин, — но нашего мира совсем не знаете. Продал. Можете не сомневаться. Я с этим жучилой давно знаком. Он смолоду такой: если сделает какую-нибудь гадость, обязательно вспоминает Станиславского или Мейерхольда…

— М-да… Выходит, пятьдесят на пятьдесят. Все будет зависеть от суда.

— Кто судья? — спросил Меделянский.

— Доброедова.

— Честная?

— В рамках закона.

— А кто у Ибрагимбыкова адвокат?

— Шишигин. Адвокат он, конечно, никакой, но заносить умеет, — пояснил правнук.

— Что умеет? — не понял Кокотов.

— Деньги судьям заносить, — растолковал режиссер. — И скорее всего, уже занес…

— Не факт, — возразил Гелий Захарович. — Такие, как Шишигин, обычно говорят, что занесли, а сами ждут суда. Если выигрывают, оставляют деньги себе, если проигрывают, возвращают клиенту и объясняют, мол, процессуальные оппоненты заплатили больше… Я знаю…

— И сколько же теперь заносят? — Автор «Жадной нежности», чтобы не выглядеть простаком, придал голосу оттенок рутинного любопытства.

— Ну, это зависит от масштабов дела, — ответил Кеша. — Если, скажем, делят добывающую отрасль или военно-промышленный комплекс, могут занести миллионы.

— Рублей?

— Долларов или евро, как договорятся. Но в нашем случае тысяч пятьдесят-семьдесят — не больше.

— Долларов?

— Скорее евро.

— Я думаю, Доброедова деньги не возьмет — побоится, — раздумчиво проговорил правнук. — Дело громкое, резонансное. Скурятин в курсе. Опять же телевидение. Она будет судить по закону, а закон на нашей стороне. Плохо, конечно, что в «Ипокренине» разруха, а стариков кормят как в Бухенвальде…

— Ну, знаете ли! — нетрезво возразил Огуревич, снова припавший к внутренним алкогольным ресурсам.

— Знаю! — повысил голос Болтянский-младший. — Я часто навещаю прадедушку и все вижу. Боюсь, Шишигин спросит на суде, зачем вы спалили старческие сбережения в авантюре с «чемадуриками».

— Но тогда пострадали миллионы…

— Да, миллионы, но они вкладывали свои, а не чужие деньги. Кстати, а какой доход приносит ваша школа «Путь к Сверхразуму»? — Кеша стал суров, как инспектор газового хозяйства.

— Это

новое дело, кто же знал, что будет так мало желающих подняться по ступеням самопознания…

— Не вздумайте сказать такое в суде! Процессуальные оппоненты докажут, что вы неэффективно управляли «Ипокренином», развалили хозяйство, уморили стариков плохим питанием, и лишь Ибрагимбыков, собственник новой формации, способен дать Дому ветеранов вторую жизнь… У нас, конечно, есть контраргументы, но плохо, что теперь благодаря господину Имоверову нашу разруху… — юрист глянул на Жарынина, а тот отвел глаза, — увидела вся страна! Не исключено, Шишигин потребует показать этот сюжет в судебном заседании.

— Мерзавец! — воскликнул Меделянский.

— Ну почему же? Нормальные прения сторон. Кстати, и вас могут спросить: а что сделал для ДВК фонд «Сострадание», кроме ремонта сантехники за тридцать процентов акций?

— Да, я понимаю… Но кто же мог предвидеть что моего Змеюрика…

— Суд не интересует состояние ваших авторских прав, — строго разъяснил Кеша. — Суд будет рассматривать наш иск о признании незаконным акционирования «Ипокренина».

— Почему — незаконным? — удивился Кокотов.

— Очень просто. Если акционирование незаконно, то акции превращаются в пустые бумажки, вроде «чемадуриков», а сделки по ним признаются ничтожными. Тогда Ибрагимбыков теряет все права на «Ипокренино». Но нам для этого нужен хороший адвокат и, конечно, поддержка ветеранов. Они должны выступить в суде так, чтобы Доброедову проняло! Тогда она примет решение в нашу пользу!

— Не волнуйтесь, я организую античный хор старцев. Еврипид в Аиде содрогнется от зависти! — воскликнул Жарынин.

— А я… А я… — встрепенулся Огуревич, — прикажу на кухне увеличить порции в два раза.

— Лучше — в четыре, — посоветовал игровод. — А прекрасный адвокат у нас уже есть!

— Кто же? — спросил Кеша.

— Как кто? Вы!

— Извините, но по условиям контракта я не имею права заниматься ничем, кроме дел фирмы «Дохман и Грохман». Если там узнают, что я по просьбе дедушки составлял исковое заявление, у меня будут неприятности…

— А что же делать? Денег на адвоката у нас нет… — расстроился Аркадий Петрович.

— Я дам своего адвоката. Бесплатно, — веско пообещал Меделянский.

— Кого же?

— Морекопова.

— Ого! — воскликнул Кеша. — Это вам не заносчик Шишигин, Эмма — настоящий ас в гражданских делах. Что ж, господа, наши шансы растут. Допустим, Доброедова отменяет акционирование «Ипокренина». Где мы возьмем деньги?

— Опять деньги?! — искренне изумился Кокотов.

— Конечно. А как без денег? Ибрагимбыков — добросовестный приобретатель. Он не виноват, что дом ветеранов был акционирован незаконно. Мы должны ему вернуть деньги.

— Сколько? — напряг щеки Огуревич.