Гипсовый трубач
Шрифт:
— Стоимость акций плюс инфляция.
— А это много? — болезненно поинтересовался писодей.
— Пусть вам скажут Гелий Захарович и Аркадий Петрович, они же свои акции продали, а не я… — съязвил Болтянский-младший.
Огуревич и Меделянский опустили плечи под тяжестью непереносимой суммы. Некоторое время все молчали.
— А если мы не выкупим? — наконец тихо спросил директор.
— Вы когда-нибудь имели дело с приставами?
— Нет.
— Не советую. Хуже янычар!
— Проклятая демократия! — пробурчал Жарынин. — Раньше хватило бы одного звонка из горкома.
— А
— Вам бы только продавать, солитер вы энергетический! — в сердцах брякнул режиссер.
— Нет, почему же, — возразил Кеша, — идея неплохая, но она опоздала лет на пятнадцать. Тогда действительно советский андеграунд высоко ценился. За мастурбирующего пионера можно было получить целое состояние. Но сегодня, коллеги, за фигуративных «Туристов на привале» можно выручить гораздо больше. А над Гузкиным все давно смеются…
— Вы уверены? — скис Меделянский.
— Абсолютно. Наш банк собирает коллекцию советской живописи, и я часто консультируюсь у доцента Дивочкина. Поверьте, Гузкин — это позавчерашний день.
— Гад! — буркнул отец Змеюрика.
— Вы у него что-то купили? — участливо спросил правнук.
— Теперь не важно.
Некоторое время все молчали, и было слышно, как в животе Огуревича бродит, булькая, внутренний алкоголь. Потом в кармане у Меделянского мобильник заиграл песенку из мультфильма «Детство Змеюрика»:
Я найден не в капусте, Я найден там, где яйца. Друзья, не надо грусти, Пожалуйте смеяться!— Да, киса, — виновато откликнулся Гелий Захарович. — Нет, уже заканчиваем…
— Да, пора заканчивать, но сначала надо решить, где взять деньги. Иннокентий, вы нам должны помочь! — твердо сказал Жарынин.
— В каком смысле?
— Кредит, ссуда…
— Помилуйте! — рассмеялся Кеша, и его лицо снова стало бесцельно доброжелательным. — Конечно, у «Дохмана и Грохмана» есть свой партнерский банк — «Немецкий кредит». Но ссуда оформляется долго и дается под какое-то обеспечение.
— Под оставшиеся акции! — предложил Огуревич.
— Но ведь мы сами требуем признать акционирование незаконным. Кто же даст деньги под фантики? — развел руками молодой юрист.
— Банку об этом докладывать не обязательно, — веско произнес Меделянский.
— Вы толкаете меня на должностное преступление! — воскликнул Кеша. — Меня выгонят с волчьим билетом. Никогда! — Он проверил, закрыт ли портфель, явно собираясь уходить.
— Может, продать немного земли? — потупился Аркадий Петрович.
— Как вы ее продадите, если «Ипокренино» под судом? Я юрист, а не махинатор. Невозможно! Мой прадедушка слишком стар, чтобы носить мне в тюрьму передачи! — отрезал Болтянский-младший и двинулся к двери.
— Постойте, Иннокентий Мечиславович! — Жарынин резво встал из кресла и заступил ему путь. — Ради спасения «Ипокренина» мы все идем на жертвы. Меделянский и Огуревич кладут на алтарь борьбы акции. Кладете?
— Кладем… — с неохотной отозвались
— Мы с Кокотовым отдали самое дорогое — веру в справедливость. И мне теперь ничего не осталось, как согласиться со старым русофобом Сен-Жон Персом: «Дурной климат заменяет России конституцию». Конечно, можно сейчас разойтись: мол, пусть все будет как будет. Но! — Голос игровода зазвенел, а морщины на лысине сложились в иероглиф страдания. — Но неужели вам наплевать, что эта пристань престарелых талантов превратится в остров пиратов? Неужели вас не тревожит, что заслуженных стариков, привыкших друг к другу, рассуют по нищим богадельням? Неужели вам плевать, что многие из них не выдержат потрясения и погибнут?!
— Стариков мне действительно жалко… — пробормотал правнук.
— Вижу! Чтобы спасти «Ипокренино», от вас требуется немного — добыть нам под акции срочный кредит. Вы это можете! Как только мы выиграем суд, Аркадий Петрович продаст кусок земли (ему не впервой!), и мы вернем деньги. Пожертвуйте буквой закона ради духа сострадания, прошу вас, Иннокентий Мечиславович!
Некоторое время Болтянский-младший стоял в нерешительности, опустив голову, и задумчиво вращал рифленые колесики портфельного замочка. Остальные смотрели на него, словно пять тысяч голодных евреев на Спасителя с горбушкой. Было даже слышно, как за окном Агдамыч ритмично скребет метлой по асфальту, и чуть подрагивают стекла, потревоженные далеко летящим самолетом.
— Допустим, я соглашусь… Допустим. С акциями Меделянского и Огуревича проблем не будет. Они владельцы и могут распоряжаться ими как пожелают. А вот как быть со стариковским пакетом? Решение о передаче под залог должно принимать общее собрание… Мне нужен заверенный протокол.
— Поддержат единогласно! — пообещал Огуревич.
— Но тогда информация выйдет наружу, а Ибрагимбыков обязательно этим воспользуется на суде! — предупредил Кеша. — Он, кстати, знает обо всем, что здесь происходит. Кто-то сливает ему информацию.
— Кто-о??! — вскричали все хором.
— Не знаю…
— Давайте посвятим в это дело только Яна Казимировича, — предложил Жарынин. — Он председатель Совета старейшин.
— Ни в коем случае! — переменился в лице правнук. — Он — фельетонист советской школы, страсть к разоблачениям у него сильнее разума. Вы знаете, скольких наркомов он посадил при Сталине и скольких секретарей обкомов лишил партбилетов при Брежневе?!
— Догадываемся…
— Он вообще не должен ничего знать!
— Тогда поручим дело Ящику. Савелий — чекист с семидесятилетним стажем. Сидел вместе с Судоплатовым. Он сделает так, что ветераны подпишут не глядя… — предложил игровод.
— Вы уверены?
— Мы так уже делали, — потупясь, сознался Огуревич.
— Ай-ай-ай! Ну, тогда за работу! — Кеша, повеселев, взглянул на часы. — Мой начальник в отпуске, я позвоню от его имени в банк, думаю, удастся получить мгновенный кредит. Готовьтесь! За бумагами сам приеду. О! Мне пора. Будем на связи. Значит, за вами, Аркадий Петрович, — протокол, акции и большие порции. За вами, Гелий Захарович, — акции и Морекопов.
— И двадцать процентов доходов от Змеюрика… — ядовито добавил Жарынин.