Гладиаторы
Шрифт:
— В дождевик? — переспросил Дато, просто чтобы спросить, поскольку не придал его словам никакого значения.
— Жену я тоже завернул в такой дождевик, — как бы оправдываясь, ответил Акакий.
— Ты хоть можешь представить, сколько мы тащились сюда?! Если уж ему на роду было написано погибнуть, лучше погиб бы там, вместе с майором и Мамукой. Мамука тоже был наш одноклассник…
— Я знаю, что вы одноклассники… Вытащу-ка я его документы.
— Нет у него документов. Только часы сними.
Выкурил еще одну папиросу.
— У того, худощавого, в кармане нашлись сигареты, — сказал он. — Нашел, когда просматривал документы. Второй, который в «афганке», оказался русский, хотя ни капельки на русского не похож.
— Прибрал? — спросил Дато о Кобе.
— Да, готов, — ответил Акакий.
Коба лежал в средней комнате. Акакий старательно и аккуратно завернул его в свой брезентовый дождевик.
— Надо бы обмотать поперек груди ремнем. Иначе трудно будет удержать в руках, — сказал Дато. Он развернул дождевик, вытащил из штанов Кобы ремень и знаком показал Акакию, чтобы тот снова обернул тело дождевиком. Челюсть Кобе Акакий подвязал обрывком простыни. Дато обмотал труп ремнем поверх дождевика, затем вытащил свой ремень и им стянул ноги. — Похороним прямо в поле, — сказал Дато. — Думаю лучше в кукурузе, а не в лесу.
— Давай лучше перенесем в лес и там ночью похороним, — предложил Акакий.
— Нет, лучше в поле. Может, никто из нас не выживет. Если похороним Кобу в лесу, там его никогда не найдут. А в поле после войны кто-нибудь наткнется на могилу, там, глядишь, отыщутся и те, кто станет ухаживать за ней, или захотят перезахоронить, это уж как получится… — сказал Дато.
Труп показался очень тяжелым. Когда подняли его, на дождевике под стянутым на груди ремнем проступила кровь.
— Не останавливайся! — сказал Дато Акакию, но первым остановился сам. Он с трудом удерживал в обессилевших руках ремень, обхватывавший завернутое тело. Акакий на удивление держался молодцом.
— Давай я возьму в головах, а ты перейди к ногам, — предложил Акакий.
— Нет! — упрямо возразил Дато.
До оврага дошли, не останавливаясь и не отдыхая. Дато весь взмок. Перебираясь через каменную ограду кукурузного поля, он чуть не выронил тело и безотчетно выругался. Кобу положили на землю в зарослях кукурузы.
К этому времени тело Мамантия уже отнесли туда, где собирались похоронить.
— Пойду-ка, посмотрю, как там дела и вернусь! — сказал Акакий.
— Сначала принеси мне лопату, а я за это время тех двоих перетащу и уложу здесь с краю, — сказал ему Дато.
— А что делать с оружием, которое я отнес в хлев?
— Не трогай, там видно будет! — сказал Дато. — Кобу пока погожу хоронить, только могилу подготовлю…
Когда Акакий ушел, он, не медля, спустился в низину, куда оттащил тела боевиков. Подойдя к трупам, заметил по другую сторону оврага высокую
Женщина нагнала его на полпути, когда он волочил русского в «афганке». Женщина взглянула на труп и перекрестилась.
— Откуда он, сынок? — спросила.
— Не успел спросить! — огрызнулся Дато.
— Где Акакий?
— Придет… Мамантия уже отнесли в лес.
— Да-а… Какого парня убили! — сказала женщина. Она смотрела на Дато и не собиралась уходить, похоже, ее интересовало, как он потащит труп дальше.
— Скольких убили? — неожиданно спросила она.
— Что ты сказала?! — не поверив ушам, резко спросил Дато. Эта женщина его раздражала.
— Скольких убили, спрашиваю? — спокойно повторила она. Она держалась очень уверенно: раздражение, которое Дато не смог скрыть, казалось, доставляло ей удовольствие.
— Не считал! — грубовато ответил он.
— Акакий тоже стрелял?
— Слушай, тетка! Ты бы лучше схоронилась в лесу, да поскорей, а не то заявятся «гости» и отправят тебя на тот свет! — ответил Дато, безуспешно пытаясь сохранять спокойствие.
— Эх, сынок! — вздохнула женщина. — Да разве меня теперь смертью испугаешь? Что моя смерть, когда такой парень погиб!..
Дато ничего не ответил, только неизвестно почему кивнул. Женщина ушла.
Потное лицо Дато, исполосованное листьями кукурузы, сильно горело. Взглянув на наручные часы боевика в «афганке», он заметил, что они идут. Почему-то это ему не понравилось. Даже показалось, что часы весело тикали, будто понимали, что их больше никто не заведет и спешили покончить со своей работой. Он дотащил труп до середины кукурузного поля и пошел за вторым. Издали донеслись пронзительные крики. Дато догадался, что голосит сухопарая женщина с посохом. Она вопила и причитала, как профессиональная плакальщица. Он иронически скривил губы, вспомнив, как только что женщина деловито, не без назойливого любопытства интересовалась, стрелял ли Акакий. Голоса матери Мамантия не было слышно.
У худощавого боевика голова все время сваливалась набок. Пока Дато тащил его, шея выпрямлялась, но стоило остановиться, голова тут же сворачивалась на сторону. Труп словно подтрунивал над ним. Рот был раскрыт, глаза из-под полуприкрытых век будто молили о жалости, но в следующее мгновение голова опять сваливалась на сторону, придавая всему облику насмешливый и даже залихватский вид.
Худощавого он поволок другим путем, чтобы не вытаптывать траву в междурядьях. Подтащил к напарнику в «афганке» и уложил рядом. Закурил папиросу. Акакия по-прежнему не было видно. От нечего делать прошелся по междурядьям, поправляя ногами смятую траву и стараясь унять нервы. Вернее, он поправлял смятую траву, чтобы как-то успокоиться.