Глаголь над Балтикой
Шрифт:
Тут кавторанг наконец осознал, что наслаждаться женским обществом "в один глазок" у него не получилось. Николаю стоило известных усилий заставить себя вернуться к изучению меню, прекратив довольно нагло пялиться на сидящую напротив него даму. Была ли Елена Александровна поглощена разговором с братом, или же предпочла не замечать некоторое отступление от этикета, допущенное Маштаковым - сказать было решительно невозможно.
Николай продиктовал заказ, тихонько распорядившись подать немедля три бокала и бутылку "Клико Демисек", что, безусловно, было немалым расточительством для офицерского жалования, зато полностью соответствовало торжественности момента. Человек исчез, и почти тут же появился вновь, почтительно неся
- "...Вдовы Клико благословенное вино в бутылке мерзлой для поэта на стол тотчас принесено... " - неожиданно продекламировал Всеволод Алекандрович, а когда благородное шампанское, окутавшись белоснежной пеной, заиграло за стеклом бокалов, Николай предложил тост за встречу и знакомство, после чего завязалась обычная в таких случаях, светская беседа.
- Скажите, Николай Филиппович, как Вы относитесь к оперному пению?
– спросила госпожа Елена.
– Вряд ли меня можно назвать истинным ценителем, если Вы об этом, но я с удовольствием слушаю хороших исполнителей, таких, например, как сегодня.
– Так Вы были на "Князе Игоре"? А ведь мы только что оттуда!
– Удивительно! Как же я мог не увидеть Вас?
– О! Мы чуть-чуть опоздали - признаюсь, то была моя вина, хотя я обожаю оперу. А Всеволод, увы, не слишком-то ценит высокое искусство - после третьего действия он и вовсе спрятался в буфет, где и обрел гармонию в обществе пары бутылок Бордо. И мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы извлечь оттуда моего несносного братца! Из оперы мы уехали едва ли не первыми - опять же по настоянию этого медведя - ему, видите ли, буфетные закуски на один зуб, и перед отбытием на корабль он желает отобедать по-настоящему! И что было делать? Не могла же я бросить в одиночестве любимого братика!
Какое-то время разговор крутился вокруг оперы, неожиданных гастролей звезд Большого театра, и обсуждения их голосов, конечно же великолепных и конечно же бесподобных. Николай, не слишком большой любитель разговоров ни о чем, едва ли не заскучал. Однако вскоре беседа свернула на соответствие оперы своему первоисточнику: "Слову о полку Игореве" и вот это-то было совсем не в традициях пустопорожней болтовни. Елена Васильевна смогла удивить Николая - кто бы мог подумать, что красавица разбирается в писаниях давно минувших лет? Кавторанг вспомнил слова госпожи Русановой: "Общественное мнение считает, что красавицам ум ни к чему", - и ему стало стыдно. Он про себя полагал, свои взгляды более прогрессивными в сравнении с общепринятыми - а вот поди ж ты.
– Однако, пора мне поторопиться, - изрек Русанов, глядя на большие настенные часы:
– Катер отходит через полчаса.
– А Вы, Николай Филиппович? Вы ведь, наверное, тоже торопитесь на корабль? Можно, я попробую угадать? Наверняка на "Цесаревич"!
– Да почему же на "Цесаревич"?
– пробасил Всеволод Львович.
– А потому что мне кажется, что Николай Филиппович воевал, а где же он мог это сделать, если не на "Цесаревиче"? Ведь ты же сам мне рассказывал, что этот броненосец единственный из всего вашего флота воевал с японцами!
– Нет, я не с него - ответил Николай.
– Вы правы, я действительно воевал... на "Бородино".
– Ой!
– Елена Васильевна прижала салфетку к губам, со смущением, испугом (но и неподдельным интересом) глядя кавторангу в глаза.
– Простите меня, пожалуйста, мне не следовало говорить об этом.
– Право, Елена Васильевна, не стоит извинений. Все же прошло почти десять лет, и я давно научился смотреть в прошлое без эмоций.
– покривил душой Маштаков:
– Но Вы же тогда...Вы были в плену?!
– Да, я провел в Японии чуть больше года.
– Я... очень рада знакомству, Николай Филиппович. У меня по вторникам и субботам к шести часам собирается
И как можно было бы не принять такое предложение?
Николай вернулся на "Севастополь" в самом приподнятом настроении, давно он не чувствовал себя так хорошо! Смеркалось, и кавторанг не отказал себе в удовольствии, набив трубку любимым "кэпстеном" и плеснув в бокал коньяк на два пальца: посидеть напротив распахнутого иллюминатора небольшой своей каюты, наслаждаясь ночной свежестью и любуясь тихо разгорающимися на небосводе холодными бриллиантами звезд. Все было хорошо, но пора уже и спать - утро моряка начинается рано.
...но не успел Николай как следует окунуться в сновидения самого приятного толка, как настойчивый шепот верного Кузякова вернул его на грешную землю:
– Вашблагородь, проснитесь! Вставайте, Вашблагородь!
– А? Что?
– не сразу сообразил кавторанг спросонья
– Так что передали - всех господ офицеров просят в командирский салон.
Опять вдруг заболела давно не дававшая знать о себе рука, но Николай даже не поморщился - не до того сейчас. Быстро собравшись и широко шагая к командирскому трапу, он не строил иллюзий: существовала одна-единственная причина, по которой офицеров стали подымать за полночь и гнать к командиру. Так что Николай ничуть не удивился, когда совершенно свежий, одетый словно бы на парад командир "Севастополя" Бестужев-Рюмин объявил:
– Господа офицеры! Я должен сообщить вам, что Государь Император приказал произвести мобилизацию Балтийского флота.
Обведя тяжелым взглядом офицерское собрание Анатолий Иванович закончил:
– Это война, господа.
ГЛАВА 15
Операция катилась в свиную задницу, но винить за это контр-адмирал Беринг мог только самого себя. А ведь все так хорошо начиналось!
Мишке, старый ипохондрик, неясно как выслуживший эполеты контр-адмирала, теперь в них и преставится, потому что производства в следующий чин ему не видать. Не то, чтобы Беринг имел против него что-то личное, но Мишке, командуя силами береговой обороны Балтийского моря, оказался явно не на своем месте. И к тому же сделал все, чтобы прискорбная для контр-адмирала перспектива сдохнуть от скуки в штабе Генриха Прусского воплотилась в жизнь. Беринг вовсе не искал такой смерти - цинизм и жажда сделать карьеру удивительным образом мешались в его душе с неуемной инициативой, желанием настоящего дела и боя: лелея мечту дорасти когда-нибудь до командующего хохзеефлотте, он не желал становиться паркетным моряком. Однако ж Судьбе угодно было не пропустить честолюбивого контр-адмирала в действующий флот, законопатив его прямо перед началом войны на штабную работу к гросс-адмиралу Генриху.
В иное время такое назначение можно было бы только приветствовать - как-никак Генрих Прусский был принцем и доводился братом самому кайзеру Вильгельму II. Заслужить благоволение столь высокого начальника для будущей карьеры дорогого стоило, так что случись это пару лет назад, Беринг был бы вне себя от счастья, но теперь... Беда заключалась в том, что царственный гросс-адмирал командовал силами Балтики. А настоящему делу суждено развернуться среди холодных волн Северного моря, где вот-вот должны были сойтись в титанической битве линейные колонны Гранд Флита и хохзеефлотте. Вся морская мощь Германии концентрируется в манящем грядущей славой, но недосягаемом для Беринга Вильгельмсхафене. Там, у неприветливых, вечно скрытых туманами берегов ждут своего часа исполинские дредноуты и могучие броненосцы, там в нетерпении замерли узкие высокобортные крейсера и низкие, незаметно-серые миноносцы... Там, где, увы, для контр-адмирала Беринга места не нашлось.