Глас Извечной Силы. Том 3
Шрифт:
В спину некроманту ударил луч Света. Было не больно, но небольшое жжение все же имело место быть. Развернувшись, Анафрахион подставил под этот луч руку и принялся обращать ее во Тьму, направляя обратно.
Анафрахион убрал меч и превратил все свои пальцы в лезвия, длиной вдвое больше нормы, и кинулся на светлых. Орудовал он ими очень быстро и умело. Пока одна рука разбиралась с одним ангелом, вторая расправлялась с другим. Лезвия эти хоть и казались тонкими и хрупкими, на деле являлись весьма прочными, и могли выдержать даже прямой удар молотом и секирой.
Весь остров содрогался от происходящего. Кровавый голем гигант, костяные драконы, всеразличные виды нежити, огненный дождь, огненные смерчи, звездопад, мертвецкий прах, смертельный дым, лава, миньоны, энты, и Доминиан, в
Несколько миллионов светлых окружили Анафрахион так, что его было не видать за всей этой сферой из святош. Темный бился с теми, кто выходил из строя, а остальные готовились и плели единое великое заклинание. Несколько сотен, если не тысяча, рядов лучей предстало пред взором Великого, и они ударили единовременно. Впервые за все время светлые показали командную атаку. Увернуться некромант не успел, а удар получился слишком сильным. Его тело стало сгорать. Сперва кожа, слой за слоем, после же мышцы, сухожилия, связки и, собственно, кости. И его не стало. Вместе с ним развеялось все то безумие, коим остров был переполнен. Мрачные облака исчезли, огненный дождь прекратился, кровавый голем гигант превратился в гору мяса и костей, и вся остальная нежить лишилась того подобия жизни, которым их наделяла волшба некроманта.
***
В этот самый момент стены Ордена задрожали, покрылись небольшими трещинами. Все ощутили этот странный магический толчок, но что он из себя представлял — никто не понял. Сам замок застонал от боли утраты.
У Литаэль не спадал жар. Ее смогли частично исцелить, но этого было мало. Нельзя полностью исцелять кого-либо в столь плачевном состоянии. Требовалось время и терпение. В случае с эльфийкой, разговор мог идти о веках постоянного лечения. Когда же тело Главы Ордена испепелил поток Света, жар Литаэль усилился, и она забилась в конвульсиях. Глава целителей приказал крепко держать ей руки, ноги и голову. Он открыл ей веки и увидел, что глаза у нее сильно закатились и стали краснеть, изо рта и носа пошла кровь. Он положил руку ей на лоб и стал произносить различные заклинания в надежде, что хоть одно да и поможет. Все прекратилось внезапно, и эльфийка расслабленно лежала на кровати. Губы ее слегка зашевелились и она что-то шептала, но столь тихо, что было невозможно расслышать. Целитель опустил голову и услышал:
— Анафрахион… Анафрахион…
Принцесса повторяла имя Главы, словно это было неким заклинанием.
***
— Учитель! — одновременно закричали Советник, Палач и Ицаро. Хладнокровным остался, разумеется, лишь демон.
— Этого не может быть! Не может быть! — Норкл места себе не находил. Он схватился руками за голову и расхаживал взад-вперед.
— Мы должны отомстить! — пламенно сказал Ицаро.
— Успокоитесь, — раздался голос Люцифера. — И смотрите.
Первым догадался Палач и даже рассмеялся. Следующим был Ицаро, а Советнику понадобилось время, дабы все понять. Но, осознав то же, что и другие, ему не захотелось смеяться. Он был рассержен на самого себя, ибо не сразу понял. Пентаграмма продолжала действовать.
***
Луч Света прекратился, и никто не видел устрашающего Анафрахиона. Немного праха — вот, что осталось от него. Светлые были измотаны, ибо для столь сокрушительного заклинания требовалось отдать почти все остатки Сил. Доминиан же величественно навис над ними и смотрел. Тень его укрыла всю ту местность, где сгорел некромант. Один архангел обратил на это внимание, поднял голову и обратился к Черному Прародителю:
— Твой хозяин мертв! Убирайся отсюда! — его поддержали воодушевленными криками другие. В ответ же по всему миру раздался жуткий хохот дракона.
Прах от некроманта стал собираться воедино, после чего закружил, словно небольшой смерч. Над ним прорвалась ткань реального мира и из нее вышла частичка Абсолютной Тьмы, а следом за ней несколько языков ярко-красного пламени. Они придали крутящемуся праху более зловещий вид. Светлым казалось,
Смерч стал уменьшаться, уплотнился и принял вид человека. Тело было расплывчатым, больше схожим на дым. В груди пылало чистейшее Пламя Хаоса, а вместо лица был человеческий череп. Различить что-либо еще было невозможно, ибо тело действительно состояло из материализованной дымообразной Тьмы (примерно также выглядел Безымянный, только он был более расплывчатым). Вот он, некромант, вернулся к живым. Он назвал эту форму триединством, ибо оно заключало в себе Тьму, Хаос и Смерть. Три самые важные первоосновы мироздания и сущего.
Он недавно сообразил, как сделать нечто подобное. Если быть точнее, то лишь после встречи с Безымянным его осенило на такое. Но проверить это было невозможно, так как слишком многое требовалось. Во-первых, недостаточно просто захотеть принять вид триединства. Нужно, дабы Силы вокруг было в избытке. В данном случае, самым главным являлась Сила, которую могли поглощать лишь некроманты. Тьму и Хаос можно призвать из глубин Вселенной. Во-вторых, надобно, дабы разрешение Дараты на принятие ее облика действовало, иначе ему не удалось бы стать на одну треть воплощением Смерти. В-третьих, нужно было быть на пороге смерти. В-четвертых, Сила некромантов не должна просто быть в тебе, но ее надобно воплотить в чем бы то ни было. Потому Анафрахион и создал столько нежити. Будь это все в нем, то при гибели, оно бы развеялось по миру. В лучшем случае планета была бы уничтожена, в худшем ничего и не случилось бы. Но погибая нужно очень точно предугадать время, когда погубить все некротворения и забрать их Силы себе. И смерчи, и огненный дождь, и звездопад и все остальное было создано с той же целью, и поддерживалось специально. Что ж, все сработало, так что было чем гордиться.
В таком виде Анафрахион вселял истинный ужас. Он не выглядел столь пугающе внешне, но от него исходило то, что вселяло во всех окружающих трепет.
Одним лишь взмахом руки он уничтожил миллион светлых. Всего их осталось не столь уж и много, так что восьми взмахов вполне хватило. Он не забыл, что многие сбежали с поля боя, а потому решил уничтожить весь мир, но сперва орден. Эта крепость была главной, а следовательно, отсюда вели незримые нити ко всем остальным крепостям ордена Священного Пламени. Он нашел каждую из этих нитей. Миллионы было них. Великий темный пустил по ним магические концентрации, которых хватило, дабы уничтожить все крепости до основания. После же он взялся за этот мир.
***
— Молодец Анф. Справился.
— Он в одиночку… почти в одиночку, — поспешил поправить себя Палач, — справился с ордой в сорок два миллиона светлых!
— Да. Он почти что сровнялся со мной.
— В каком это смысле, мэтр Люцифер? — полюбопытствовал Ицаро.
— Во время Войны Нескончаемого Ужаса я в одиночку одолел сорок восемь миллионов светлых.
Все так и застыли после услышанного.
— Прошу вас, не говорите учителю этого в ближайшее время, — попросил Советник.
— Не буду.
***
Когда мир был уничтожен и души всех светлых, что еще остались целы, отправлены в логово Анатиял в бескрайние мрачные пустыни, он принялся за душу Саграэля Вольмона, которую столь предусмотрительно сохранил и оставил невредимой в самом начале битвы. Он проклял архангела-мэтра уничтоженного ордена, дабы тот вечно скитался по различным мирам как бесплотный дух, не мог никому ничего сказать иль сделать, и ни один некромант не сумел бы его узреть и обратить заклинание, дабы проклятье спало, и душа его вознеслась в Царство Покоя. Нет. Лишь Анафрахиону подвластно такое. А кроме того, дух Саграэля должен ощущать боль каждого живого и не живого существа, будь то представитель разумной расы, тварь лесная или даже растенья и камни. Коль что-то будет разрушено, или кто-то будет убит, Саграэль ощутит это на себе так, словно убивают и уничтожают его. Погибнет мир — почувствует боль всего мира разом, а после попадет в другой. И так до тех пор, пока сам Анафрахион не снимет проклятье или пока не рухнет вся Вселенная.