Глас Времени
Шрифт:
– Это еще что за хрень?! – удивляется Лотар.
– Яркий свет. Значительный размер. Статичность, – рассуждает Иосиф. – Хм. Это не планета. Это звезда. Точнее, ее завершающая форма развития. Мы наблюдаем вспышку сверхновой!
– Твою мать, как красиво! Глаз не оторвать!
– Эта красота может причинить большой вред. Такие вспышки обычно сопровождаются колоссальными выбросами излучений, которые несутся сквозь пространство, и ничто для них не является преградой. Вполне возможно, нас сейчас облучает не одна сотня или даже тысяча рентген!
Лотар опускает
– Идем отсюда, Йозеф. Делать здесь нечего.
Они разворачиваются. Ноги вновь вязнут в этой чертовой жиже. Каждый шаг требует невероятных усилий. Впереди сто метров, каких-то сто метров – и идти станет легче.
Иосиф первым улавливает подозрительный шум позади себя. Лотар делает это секундами позже, и в тот момент, когда его голова начинает поворачиваться, он ощущает острую боль чуть выше пятки.
– А-а-а! Сука!
В том месте, где заканчивается ботинок и начинается голень, в его ногу вцепляется метровая коричневая многоножка. Лотар теряет равновесие и падает.
– Вот дрянь! – вопит он, пытаясь стряхнуть мерзкое существо. Но многоножка и не думает выпускать свою теплокровную жертву.
Если бы это была, скажем, змея, Лотар схватил бы ее за тело, оторвал от себя и выкинул, но туловище многоножки вызывает глубочайшее отвращение, ради которого можно даже стерпеть боль. Все же Лотар подавляет в себе блокирующие волю чувства и хватает ее. Под пальцами ощущается противное шевеление. Затем становится больно и из ладони капает кровь. Лотар одергивает руку и смотрит: тварь изрезала его! Оказывается, на кончиках ее многочисленных лап есть почти незаметные заострения.
Где Иосиф? Убежал? Нет. Похожий на древнего варвара, с выпученными глазами и раскрытым ртом, он, хлюпая башмаками, несется прямо к Лотару с занесенным над головой булыжником. В следующую секунду его рука с зажатым в ладони камнем летит прямо в извивающееся тело многоножки.
Треск панциря, брызги вонючей жижи – и укус существа теряет силу. Пинком Иосиф отбрасывает труп и протягивает Лотару руку. Тот еще раз смотрит на свои растерзанные ладони и, подняв полные обиды глаза в сияющее небо, сжимает кулаки.
– Похоже, мне совсем худо, Йозеф. Место укуса словно намазали перцем. Голова кружится. Слушай, похоже, эта хрень впрыснула мне яд. Уноси ноги, Йозеф. Беги, слышишь! Постарайся выжить. Ты сообразительный, придумай что-нибудь. И… – он набирает воздух, чтобы закончить фразу, – если когда-нибудь ты повстречаешь Лабберта… черт возьми, не важно, как и когда это случится… надери ему зад… Да в жопу все эти тонкости – просто убей его!.. За те беды, которые он причинил… за напарника…
Иосиф пытается закинуть Лотара на спину, но даже если бы на это хватило сил, он тотчас увяз бы, запнулся и упал.
Что есть силы Иосиф пытается сдвинуть Лотара хоть на метр вперед. Запыхавшись, прикидывает, что такими темпами он дотащит его до пещеры только через пару часов. Притом растратит драгоценную энергию и утратит способность добывать пищу.
Лотара нужно бросать. Это жестоко, но иного выбора нет.
Иосиф размышляет над условиями, которые, по его мнению,
«Он умер? Чаще всего, сразу после наступления смерти мышцы расслабляются, но сейчас его руки словно пружины. Может ли это значить, что он просто потерял сознание? Нужно проверить пульс. Если он есть, буду пытаться тащить, если же умер… оставлю»
Пульс есть. Редкий, почти незаметный, но есть!
Иосиф снова пытается забросить Лотара на спину. Падает. Поднимается. Делает минутную передышку – и вновь очередная попытка. При одном из рывков валится прямо на труп многоножки. От ее вида срабатывает рвотный рефлекс.
В этом грязевом месиве, испачканный кровью товарища, измазанный осклизлыми останками противного существа, он ползет. Ползет как старый тягач-лесовоз, волоча Лотара.
Двадцать минут, ужасные двадцать минут, которые стали тяжелейшими в жизни Иосифа. Он дотаскивает друга до сухого участка земли и от усталости падает рядом.
«До ущелья далеко», – думает он. – «Но я дотащу… Потом совсем немного отдохну и отправлюсь искать… пищу. Может, попробовать прокормиться растительностью? Главное, не опускать руки».
Над озером концентрируется туман. Свет сверхновой звезды придает ему лазурный оттенок. Густое, тяжелое облако, как медленный осьминог, распространяется к берегу и вот-вот накроет людей. Под его покровом в воде плещутся неизвестные особи. Иосиф видит лишь слабые тени. Их истошный рев пробуждает доисторическую дрожь в теле. Ему хочется встать и бежать, но всякий раз, когда он решается это сделать, над сознанием начинает властвовать доселе неизвестная фобия. Она блокирует движения, превращая человека в стеклянную статую. Мозг тем временем отлично понимает: так делать нельзя, это гибель. Но разум становится пленником в ранее послушном теле. Наконец, Иосифу удается сдержать фобию и задуматься, отчего так происходит.
«Быть может, в этом повинна какая-нибудь программа, существующая в нас на генном уровне и скрытно шагающая за человеком сквозь тысячелетия. Хотя, какая нафиг программа? Моё окаменение, по большей части, похоже на своеобразный адреналиновый шок. Хотя в биомедицине я как алкаш в астрономии, но знаю: организм не может сам себя парализовать! Со мной что-то другое. Наверное, скоро пройдет… или нет?»
Теперь Иосифом овладевает тихий панический бред.
– Нас сожрут… – шепчет он. – Сожрут, но мы невкусные. А может, все-таки вкусные? Боже, как холодно… жуть!
А туман подползает. Всплески воды раздаются уже совсем близко. Иосиф думает о самоубийстве, но под рукой нет ничего, чем можно быстро прикончить свое дрожащее тело.
Иосиф задумывается о том, чтобы дать клятву. Ему кажется, дай он себе некий зарок, это спасет их жизни.
– Я расправлюсь с Лаббертом. – Он сводит на лице ладони. – Я вырву ему сердце и сожгу на костре. Я поступлю как язычник, как варвар, я не убоюсь ни терзаний морали, ни кары небесной. Плевать на нравственные ценности, ибо нет от них пользы, когда речь заходит о выживании. О банальном выживании плоти… выживании мяса и мышц.