Главная роль 7
Шрифт:
Права была Мария Федоровна — «ну и ночь» вчера выдалась. Появившийся на свет младенец уже был мертв, поэтому переливать ему мою кровь мы и не пытались — всё, вознеслась душа, а до этого, в лечебнице для тяжелобольных на окраинах Петербурга, мы проводили с моим лейб-медиком крайне зловещие опыты над усопшими. К счастью, неудачные — негоже мертвых воскрешать, и только моя дотошность в желании познать пределы моих возможностей заставила меня провести такие мерзкие эксперименты.
Ксении переливание не понадобилось — ее жизни ничего не угрожает, просто спит. Ужасно не хочется быть здесь в момент ее пробуждения — она же не знает, что случилось. Останусь — ей сейчас нужна вся возможная поддержка
— Что же она наделала! — простонал Кристиан.
Я скривился — нахлынули воспоминания о прошлой ночи. Когда пожар удалось потушить, мы с Конвоем, намотав на лица мокрые платки, прошли через тлеющие, вонючие коридоры до покоев Аликс.
— Как мы могли быть так слепы? — спросил себя король Дании. — Как мы могли делить кров и пищу с таким чудовищем?!
Картина в сгоревшей и потушенной через разбитое окно спальне была ужасна, и начиналась она с тошнотворного запаха паленого мяса у сгоревших до головешек дверей в частично сохранившую мебель гостиную — ее тушили со стороны коридора. Несколько датчан, преданных служебному долгу, пытались через языки пламени добраться до Аликс в попытке ее спасти, но не вышло — теперь бедолаги со страшными ожогами снаружи и в легких находятся в больнице, и почти все из них покинут этот мир в ближайшие часы.
Мы с мужиками — калачи тертые, поэтому, в отличие от примкнувших к нам по пути датчан, содержимое желудков расплескивать не стали. Головешки вместо кровати, головешки вдоль стен там, где была мебель, чудом уцелевший, крохотный кусочек портьеры под окном и мокрый пол. На полу, в центре комнаты, куда быстрее и плотнее всего долетела струя воды с улицы, лежало обугленное до черноты тело с просвечивающими сквозь остатки плоти костями и тошнотворными, вызывающими в душе почти мистический ужас красноватыми «трещинами».
— Пальцев не осталось даже, — дрожащим голосом поделился наблюдением датский дворцовый «стражник» и добавил картине красок и ароматов приступом тошноты.
Настроение у меня было мрачнее некуда:
— Выгнать хлюпика.
Казаки брезгливо вытолкали продолжающего исторгать богатый внутренний мир датчанина, а я с нехорошим чувством, пытаясь изо всех сил не делать скоропалительных выводов, всматривался в частично смытые, но отчетливо видимые остатки прямых линий и острых углов справа и слева от тела. Неужели опять?..
— Спаси и сохрани! — с этими словами присоединился к нам батюшка Савелий, откомандированный Церковью со мной в поездку.
Штатный духовник приболел, а этот седобородый, умиляюще-тощий шестидесятилетний раб Божий «прокачивает» личную репутацию — я в выбор не влезал, мне все равно кто за мое здоровье молиться будет.
— Бесы!.. — яростно крестясь, выдал Савелий слово-«триггер».
— ***! — не удержавшись, процитировал я матушку.
Задрали! Опять пойдет волна в СМИ и слухов, снова начнется «охота на ведьм», снова — потому что действие всегда находит противодействие — как грибы полезут хреновы «субкультурщики»-сатанисты, а я эту погань только-только к ногтю прижал! Они же идиоты, просто играют в «магистров ордена» и «культистов», и ладно бы курам головы на алтаре рубили да оргиями промышляли, но они же натурально людей режут, от мала до велика! Если вот это«протечет» — а оно обязательно «протечет»!..
— Никого не пускать! — сдаваться, однако, я был не намерен. — Прямой мой приказ, право на который мне дал сам Кристиан! — немного вранья не повредит, Дания-то не в моей так сказать юрисдикции. — Если вот эта погань, — указал на следы пентаграммы. — Разлетится по миру, умалишенные кретины решат, что их богомерзкие ритуалы имеют силу!
— Что же ты наделала, девочка? — проигнорировав мои слова, изобразил скорбь Савелий. — И
— Идиот! — не выдержав острого приступа мракобесия, отвесил я попу пощечину. — Это просто рисунки, а она — доведенная горем до безумия вздорная девчонка! Никакими «бесами» тут и не пахло! Ты что, собака, циркуляром за подписью Пентархии подтерся вместо чтения?!
— Не имеют знаки бесовские силы!!! — испуганно проблеял основной тезис упомянутого мной Циркуляра Савелий, держась за щеку.
Сквозь мокрую тряпку на лице пробилась новая неприятная нотка, и я без труда нашел взглядом неловко переминающегося, бледного от накала страстей датчанина.
— Воняешь трусостью! Отныне ты нем и глух во всем, что здесь увидел! — припечатав, припугнул я его. — Выгнать и не испачкаться! — выдал трудное задание.
Казаки справились.
— Тело медленно и аккуратно оттащить, — продолжил я командовать.
Очень медленно, с очень плохими звуками, с очень деструктивным эффектом для обожженной плоти, казаки справились и с этим.
— Молись, батюшка, — велел я Савелию. — Со мной, братцы, — велел казакам и подал пример, начав подошвами сапог стирать пентаграмму — ее середину сберегло тело Аликс.
Вздохнув, я вынырнул из воспоминаний. Стоит ли удивляться тому, что уже сегодня в газетах появилась сногсшибательная новость о том, что из-за проведенного вдовствующей английской королевой сатанинского ритуала погиб нерожденный наследник Датского Престола, а сама она, как журналюги и привыкли, типа была «побеждена» мной?
Глава 17
Как-то совсем мне север Германии не нравится. В своих дипломатических потугах я ездил здесь неоднократно, и такого количества солдат, воинских частей, складов и в целом напрягающего оживления не встречал. Неладно было и в порту, куда я прибыл из Дании. Новенькие корабли — это понятно, там судоверфь у Вилли хорошая, вот «не отходя от кассы» испытывают и обслуживают. Но старичков-то зачем от угрожающего курсирования вдоль африканских берегов отвлекать? Не к добру это все. Нет, вероломного удара в спину можно не ждать — Вильгельм не кретин, и не станет жертвовать перспективой сокрушить врагов в Большой войне ради сиюминутного кусочка Польши, за который придется положить львиную долю армии и флота. Да и не готов он к серьезной войне, равно как и все остальные — мы в этом смысле идем с опережением: перевооружение почти завершено, реформы в целом проведены и внедрены в жизнь, тактические и стратегические решения отрабатываются на обильных учениях, крепнет и приумножается флот, на секретных полигонах и завода куются «козыри». Короче — не полезут уважаемые партнеры, даже если объединятся. А вот Дания… За Данию мне впрягаться не обязательно — договора такого у нас с датчанами нет, но и просто забить, позволив Вильгельму с Оскаром — неспроста же они регулярно что-то обсуждают за закрытыми дверями — попилить Данию между собой я не могу: репутационный удар будет страшен, и все мои союзнички — особенно мелкие — станут думать о том, способна ли Российская Империя вообще отстаивать геополитические интересы. Неспокойно мне, в общем.
Холодное, но яркое ноябрьское солнышко за окном создавала с никчемным настроением противный контраст. Чай в стакане казался горьким и одновременно приторно-сладким, хотя именно так заваренный и «сдобренный» сахаром я всегда и пью. Внутренний мазохизм, однако, по моему сугубо личному мнению, в той или иной степени свойственен каждому человеку, поэтому я запросил у Андреича свежие газеты, велел Петьке набить трубку — уже пятую, но абсолютное здоровье позволяет и не такие излишества — и принялся знакомиться с плодами буйной фантазии журналистов.