Главный рубильник. Расцвет и гибель информационных империй от радио до интернета

Ву Тим

На уровне концепции лоббисты и стратеги Bell — главным образом в Verizon (в прошлом Bell Atlantic с Восточного побережья, которая долгое время считала себя самой умной из «дочек») — начали переосмысливать некоторые долго удерживаемые позиции павшей империи. В частности, ревизии требовало отношение к конкуренции, всегда рассматривавшейся как проклятие компании, девиз которой, как мы помним, гласил: «Одна система, одна стратегия, универсальное обслуживание». В 1910-х гг. Вейл неустанно писал о «вреде дублирования» функций {360} . Эти убеждения настолько укоренились, что были почти священными с 1880-х гг. и до 1980-х, когда идея регулируемой монополии давно вышла из моды. Словно человек, который не в силах расстаться с костюмом своей молодости, Bell с упрямой гордостью вошла в последнее десятилетие XX в., высоко подняв знамя своих традиций и отвергая любые намеки на конкуренцию. Именно из-за ее надменного самодержавного настроя Министерство

юстиции затеяло судебный процесс, который привел к распаду.

360

Цитата из Albert B. Paine, In One Man’s Life: Being Chapters from the Personal & Business Career of Theodore N. Vail(New York: Harper & Brothers, 1921), 254.

Но мозговой центр Bell, серые кардиналы, которые, даже рассыпавшись по стране, никогда не забывали о былой империи, — вынашивали план. С помощью сочувствующих ученых, сторонников в политике и лучших штатных и привлеченных юристов эти верные солдаты монополии пришли к пониманию, что господствующий в Вашингтоне энтузиазм по поводу конкуренции и дерегулирования, по сути дела, можно использовать в своих целях, пусть и противоположных. Парадоксальным образом они решили, что сама идеология конкуренции может дать им ключ от темницы, в которой томилась их компания. Как это возможно в самой зарегулированной отрасли? Чтобы ответить на этот вопрос, давайте на минуту вспомним историю конкуренции в Америке.

Важность конкуренции в США признавалась далеко не всегда. В конце XIX — начале XX в. многие ключевые фигуры бизнеса, такие как Вейл, а также профсоюзные лидеры и экономисты, считали, что конкуренция, особенно в коммунальных службах и других жизненно важных отраслях, расточительна и вредоносна. В таких секторах государственному регулированию отводилась роль защиты компаний, обслуживающих эти общественные потребности, от перегибов конкуренции, гарантируя им если не монополию, то по крайней мере существенную долю рынка.

В 1930-х гг., в условиях Великой депрессии и «Нового курса» Рузвельта, конкуренция едва ли казалась привлекательной. Частный сектор в целом оставался под подозрением, а власти стали больше ценить регулирование, поскольку оно оказалось более результативным. И лишь в 1960-х и 1970-х гг. перекос в сторону госконтроля начал сглаживаться — этот сдвиг был вдохновлен новым поколением либертарианских экономистов, главным образом в Чикагском университете. Среди них были Милтон Фридман и Джордж Стиглер. Эксперты той поры считали, что эффективность отраслей, регулируемых правительством, — в сущности, концепции «Нового курса» — оставляет желать лучшего. Экономика хворала от послевоенного расширения, и они прописали ей лекарство в виде дозы конкуренции и дерегулирования. Некоторые пошли еще дальше, заявляя, что в состоянии здоровой конкуренции регулирование практически не нужно {361} .

361

И Фридман, и Стиглер получили за свою работу Нобелевскую премию. Примеры теории: Milton Friedman, A Theory of the Consumption Function(Princeton, NJ: Princeton University Press, 1957); Milton Friedman and Anna J. Schwartz, A Monetary History of the United States, 1867–1960(Princeton, NJ: Princeton University Press, 1971); и George Stigler, «The Theory of Economic Regulation», in George Stigler, ed., Chicago Studies in Political Economy(Chicago: University of Chicago Press, 1988), 209–233.

Хотя эти идеи в 1960-х гг. выглядели радикальными, а порой даже неуместными, в 1970-х гг. они понемногу в порядке эксперимента стали применяться в некогда регулируемых отраслях (авиации, транспортных перевозках и энергетике). В коммуникациях перемены начались с Никсона, как мы видели в главе про кабельное ТВ, но продолжились при Джимми Картере. В период президентства Рейгана тенденция дерегулирования усилилась и вместе со снижением налогов считалась основой экономического роста. Таким образом, ко времени распада Bell идея совершенно контролируемой крупной отрасли выглядела абсурднее некуда.

Вот в такой ситуации находились партизаны Bell, задумавшиеся о своей стратегии. Если государственное регулирование — зло, которое мы должны терпеть лишь в отсутствие конкуренции, следовательно, явная конкуренция должна сделать это зло ненужным. Если самая контролируемая компания в стране сможет как-нибудь показать, что в телекоммуникационном секторе и впрямь расцвела конкуренция, будет шанс, что Bell все же удастся сбросить с себя большую часть оков.

1996 г.: война всех против всех

Избрание Билла Клинтона не повернуло вспять волну дерегулирования. Ему пришлось согласиться, что «эпоха большого правительства» закончена — мнение, которое относилось как к режиму вмешательства

властей в экономику, так и к концепции социального государства. Мало где дух свободного рынка ощущался так явственно, как в Федеральной комиссии по связи, а также среди тех, кто получал деньги за лоббирование ее интересов. Ал Гор, ведущий специалист правительства в области технологий, столь же глубоко верил в силу конкуренции, как и люди из администрации Никсона. Со своей стороны, заявление за заявлением, чиновники из комиссии агитировали за свободный рынок как лучший способ достижения социальных задач в сфере коммуникаций. В числе проповедников конкуренции находился также друг Гора и председатель комиссии Рид Хандт. Разговоры о «приверженности страны открытому рынку, конкуренции и дерегулированию» стали в 1990-е гг. общим местом. Как объяснил Рид, «конкуренция на рынке связи приведет к снижению цен, расширению выбора для клиентов, стремительной эволюции технологий и укреплению экономики» {362} .

362

Президент Билл Клинтон сделал это заявление в ежегодном послании к Конгрессу «О положении страны» — «Address Before a Joint Session of the Congress on the State of the Union», Public Papers,vol. 1 (January 23, 1996), 79–87. Замечание председателя Федеральной комиссии по связи Рида Хандта см. в The State of Competition in the Cable Television Industry: Hearing Before the House Committee on the Judiciary,105th Cong. (1997) (statement of Reed E. Hundt, Chairman of FCC), доступно по ссылке: at www.fcc.gov/Speeches/Hundt/spreh754.html.

Продвигать конкуренцию никоим образом не плохо. Но из этого совсем не обязательно следует, что наличие конкуренции в самом абстрактном смысле может полностью избавить от необходимости в контроле — особенно в контроле над предотвращением «неконкурентного» поведения! И вообще, откуда мы знаем, что конкуренция — это и впрямь конкуренция? Некоторые люди готовы принимать видимость растущей конкуренции как приемлемую замену регуляции. Это был шанс для Bell, и она сменила свои убеждения. Принимая рост конкуренции, который шел полным ходом, Bell готовилась к возвращению на правах доминирующего игрока на формально открытом рынке.

Новая государственная идеология и новые корпоративные расчеты счастливо соединились в Акте о телекоммуникациях 1996 г., который подписали «дочки Bell», AT&T и их коллеги по цеху {363} . Самая масштабная ревизия коммуникационного бизнеса со времен Акта о связи 1934 г. опиралась на принцип «конкуренции везде». Идея заключалась в том, чтобы убрать преграды для выхода на рынок во всех сегментах индустрии. Эту цель пообещали поддерживать все участники рынка: региональные отделения Bell (Bell Atlantic, Bell South, Pacific Telesis, Verizon и остальные), операторы дальней связи (AT&T, а также MCI) и кабельные компании. Акт был предназначен для того, чтобы побудить кабельных операторов осваивать телефонный бизнес, телефонные компании — предлагать телевизионные услуги, операторов дальней связи — строить локальные сети и т. д. Официально предполагалось, что он спровоцирует, согласно теории Томаса Гоббса, «войну всех против всех».

363

Telecommunications Act of 1996, Pub. L. No. 104–104, 110 Stat. 56 (codified in scattered sections of 47 U.S.C.). Другие источники, посвященные Акту: Patricia Aufderheide, Communications Policy and the Public Interest: The Telecommunications Act of 1996(New York: Guilford Press, 1999), и Robert W. Crandall, Competition and Chaos: U.S. Telecommunications Since the 1996. Telecom Act(Washington, DC: Brookings Institution, 2005).

Закон был провозглашен в 1996 г. как окончательная победа над монополией Bell — словно весть о рассвете новой эпохи. Оглядываясь назад, можно сказать, что эта мера была безнадежно наивной. В ее основе лежала сложная схема: компании Bell разрешают конкурентам арендовать свое оборудование, чтобы те предлагали такие же услуги местной телефонной связи. Создание конкуренции на существующей инфраструктуре, конечно, могло бы работать в другой отрасли. И, похоже, эта схема успешно действовала в других странах. Но в данной ситуации все почему-то забыли о столетнем опыте Bell по части устранения и поглощения зависимых конкурентов. «Дочки Bell» были действующими чемпионами США в технике rope-a-dope [91] — в главном офисе держат марку респектабельности, а у гаражей дают соперникам взбучку.

91

Rope-a-dope — прием боксерского стиля Мухаммеда Али. Вначале он прикидывался слабее, чем на самом деле, изматывал соперника, а затем побеждал его, обессиленного . Прим. перев.