Глаз Охотника
Шрифт:
Аравану с Урусом пришлось подольше покорпеть над своим внешним видом. Эльф выкрасил лицо темно-коричневой краской из запасов кочевников, прикрыл уши волосами, а глаза скрыл под темной повязкой. На голову он надел белое покрывало, скрепленное ниткой бисера, и в последнюю очередь накинул светло-голубой просторный балахон.
Загорелому Урусу не понадобилось чернить лицо, зато его волосы и борода нуждались в покраске — ведь все кочевники черноволосы. На голову он надел тюрбан, а за пояс вместо бессменного цепа с шипами заткнул кривую саблю.
Теперь
На пятый день пути караван спустился с гор и перешел границу султаната Гиреи. Из придорожной пограничной станции к ним тут же подошли двое служителей.
Друзья вскоре поняли, как правильно сделали, что переоделись. После расспросов о том, откуда движется караван и как поживает славный город Низари, а также не страшно ли было пересекать проклятое ущелье, на которые слепой хозяин каравана давал самые благодушные и подробные ответы, один из гирейцев спросил, не видели ли путники необычных всадников — троих мужчин и, возможно, двух детей с ними? Или двоих мужчин и женщину? Или свежие могилы детей?
Слепой купец выразительно показал на повязку, закрывавшую ему глаза, и беззлобно произнес:
— Я бы и хотел, да не увидел, — и засмеялся.
Второй солдат тоже усмехнулся:
— Ну и дурак же ты, Хассим. С тех пор уж целая луна прошла. Они давно померли. Хотел бы я посмотреть, как ты целую луну живым и невредимым проведешь в проклятом ущелье. Их, должно быть, давно поглотило чудовище, которое там обитает.
Хозяин каравана между тем приказал своему немому телохранителю подыскать подарки «этим славным солдатам».
И не успел весь песок просочиться через воронку в песочных часах, как путников и след простыл, а гирейцы долго еще рассматривали свои новые балахоны и спорили, кому какой достанется. И белоснежный, и небесно-голубой были одинаково хороши.
Караван неутомимо продвигался на север вдоль западного склона Талакского хребта. С этой стороны горы были покрыты пышной растительностью, ведь вся живительная влага от дождей оседала именно здесь, не достигая голых песков Кару.
На третий вечер после приезда в Гирею Араван и Риата сидели у костра и вполголоса разговаривали.
— Дара, когда мы отчалили на корабле от пелларского берега, я сказал, что не знаю, кого ты станешь защищать, если встанешь перед выбором: своего любимого или маленьких ваэрлингов. Теперь я хочу попросить у тебя прощения за недоверие, ибо два или даже все три раза, когда судьба ставила тебя перед выбором, ты вела себя совершенно правильно. — И эльф подкинул в костер еще немного хворосту.
Риата посмотрела на спящего Медведя и покачала головой:
— Араван, ты был прав, когда сомневался во мне, ибо я сама поняла, как поступлю, лишь когда встала перед выбором.
Эльф тоже покосился на Уруса.
— А кстати, сколько ты дала бы ему лет? — хитро прищурился он.
— Но, Араван, мне трудно судить о возрасте смертного, — пожала плечами Риата.
— Я бы сказал, что он достаточно молод. Лорд
— На что это ты намекаешь, Араван? — с замиранием сердца спросила Риата.
— Да только на то, что барон Стоук, например, считал, будто эльфы не единственные бессмертные существа, и что его тоже убить может только серебро, сильверон, огонь да когти и клыки такого же проклятого существа, как и он сам.
— А ведь на Урусе… тоже лежит Заклятие, — задыхаясь, проговорила Риата. В сердце ее зародилась надежда. — О Араван, неужели ты думаешь?!.
Араван воздел руки к небу:
— Нам остается только ждать и надеяться, дара. Может, Урус и бессмертен, как мы, а может, он просто долгожитель… или ни то и ни другое. Время все расставит по своим местам.
День за днем они продвигались вперед, а ночью отдыхали то под открытым небом, то в придорожных гостиницах, где путники с нескрываемым удовольствием нежились в теплых ваннах и спали на мягких постелях.
По дороге им часто попадались немые свидетельства свержения старой религии: полуразрушенные мечети и минареты, покинутые храмы пророка Шатвея. Никто не молился по вечерам в этих пустынных обителях, а по дорогам султаната то и дело проезжали вооруженные отряды солдат.
Дважды за время пути шел дождь: в первый раз упало всего несколько капель, а вот во второй — путники вымокли до нитки и потом долго еще переходили вброд разлившиеся и вышедшие из берегов горные реки.
Со дня, когда они покинули мечеть, прошел уже почти целый месяц, и на двадцать девятый день пути наши герои, взобравшись на вершину отлогого холма, увидели перед собой лазурные воды Авагонского моря. Внизу передними простирался порт Халиш, а искрящуюся гладь моря рассекали лодки с треугольными парусами. Взглянув на них, Фэрил залилась горючими слезами, а на вопросы Аравана отвечала:
— Помнишь ты мираж в пустыне? Гвилли тогда был так счастлив… и я тоже.
Большую часть товаров, захваченных со склада в мечети, а также ненужных теперь верблюдов друзья выгодно продали. Слепой купец и его гигант-телохранитель умели дьявольски хорошо торговаться, и скоро у путников были полные карманы золотых и серебряных монет.
Через девять дней после прибытия в Халиш наши герои покинули гостеприимный порт на трехмачтовом судне «Хилая», взявшемся доставить их в Арбалии.
Низкорослые, крепкие и бронзовые от загара матросы хорошо справлялись со своим делом и абсолютно не опасались набегов пиратов, хотя здешние воды кишели ими. Причина этой беззаботной уверенности в собственной безопасности крылась в давних дружественных отношениях между Гиреей и Кистаном, их извечном мире и согласии в делах войны, религии и торговли. Поэтому корабль свободно и не прячась бороздил воды Авагонского моря. По ночам на борту беспрерывно горел фонарь, а днем: судно шло под гордыми красными парусами, заявляя тем самым, что это корабль отважных, корабль людей.