Глаза Клеопатры
Шрифт:
— Нет, мы в театре были, на репетиции. Я буду костюмы делать к спектаклю. То есть я надеюсь, что буду, если режиссеру понравятся мои эскизы.
Нина убрала альбом, и Дуся поставила на стол поднос с едой.
— Так вы художница? — спросила она почтительно.
— Да ну, какая художница! Просто портниха. Хотите, вам что-нибудь сошью?
— Да мне не надо, — смутилась Дуся.
— Почему нет? Мне сегодня машинку привезли, ко мне заказчицы будут приходить. Никита Игоревич разрешил, — торопливо
— А как же он говорил, что вы скрываетесь? — нахмурилась Дуся.
— Лично я ни от кого скрываться не собираюсь, — решительно объявила Нина. — Это Никита думает, что мне грозит опасность. Я так не думаю.
Дуся решила выяснить все до конца.
— А это правда, что вы в тюрьме сидели? Он мне не говорил, — тут же заторопилась она, — я сама догадалась.
— Да, я сидела в тюрьме. В следственном изоляторе. Но меня судили и выпустили. За недоказанностью.
— Как это? — не поняла Дуся.
— Это значит, что мою вину не удалось доказать. Можете считать меня преступницей, ловко избежавшей наказания.
— А в чем вас обвиняли? — продолжала расспрашивать Дуся.
— Да вы сядьте, — предложила Нина, принимаясь за еду. — Меня обвиняли в продаже наркотиков. А я… в отношении наркотиков я экстремистка. Не приемлю ни в каком виде и качестве. Для меня наркоман — это человек, добровольно отказавшийся от всех своих прав. Наркоман ведет войну со всем миром, и в этой войне он способен на все. Мир для него — всего лишь досадная помеха на пути к очередной дозе. Что с вами? — встревожилась Нина. — Почему вы плачете?
Дуся закрыла лицо руками, слезы просачивались у нее сквозь пальцы. Нина бросилась к ней, принялась гладить по голове.
— Да вы ешьте, а то простынет все. Сын у меня наркоман. С компанией спутался и пристрастился. За дурь и на кражу пошел, за нее и сел. Ему бы послушать, что вы сейчас говорили. Я так красиво объяснить не умею.
— Мне очень жаль, — посочувствовала Нина. — А где ваш сын? Я могу с ним поговорить, если хотите.
— В Тарусе он живет, и, спасибо вам большое, только говорить с ним уже поздно. Вы извините, я пойду.
— А вы не знаете, где Никита? — спросила Нина.
— Да где ж ему быть? Ясное дело, в кабинете. Хотите, позову?
— Да, пожалуйста.
— А вы ешьте, ешьте! Я позову. Я сейчас. — И Дуся вышла.
Когда пришел Никита, Нина уже ела клубнику.
— Я вижу, вы наконец поладили, — заметил он, окинув взглядом поднос.
— Она хорошая женщина.
— Да, она хорошая женщина, только упрямая… наверное, как все женщины.
— Нет, мне это нравится! — возмутилась Нина. — Можно подумать, мужчины не бывают упрямыми! А ты знал, что у нее сын наркоман?
— Это есть в ее досье, собранном начальником моей службы безопасности.
Нина нахмурилась:
— Он
— Он на всех собирает досье. Ты только отнесись, пожалуйста, спокойно, — попросил Никита. — В этом нет ничего личного.
— Вот так говорят гангстеры в «Крестном отце»: «Тут нет ничего личного». После чего начинают дырявить друг друга.
Никита рассмеялся от души:
— Ты меня уморишь.
— Что я такое сказала?
— Ничего. Просто смешно. Обязательно передам твою шутку Рымареву. Это начальник службы безопасности, — пояснил он.
— А я ничего смешного не вижу, — стояла на своем Нина. — Частная жизнь человека считается неприкосновенной по Конституции. Ты лучше об этом скажи своему начальнику службы безопасности.
— Давай не будем ссориться, — мягко заговорил Никита. — Рымареву про частную жизнь объяснять бесполезно. Он просто делает свою работу, как он ее понимает. И, надо признать, он делает ее блестяще. Давай я покажу тебе квартиру, картины…
— Ты мне зубы не заговаривай. Я не хочу, чтобы меня проверяли.
— Нина… Давай договорим на ходу.
— Нет, мне надо покормить Кузю. — Нина взяла миски, корм, бутылку с водой. — Кузя, пошли!
Она вынесла Кузино хозяйство в коридор, туда, где под окном лежал его коврик, насыпала в одну миску корм, в другую налила воду, и Кузя принялся за обед. Никита немного понаблюдал, как он аккуратно, изящно, словно птичка, склевывает мясные шарики, потом перевел взгляд на Нину.
— Вы с ним немножко похожи.
— Зубы не заговаривай, — повторила Нина.
— Ну постарайся понять, — нахмурился Никита, — у меня огромная компания. На меня работают тысячи людей… десятки тысяч. В России и в СНГ. И не только в СНГ. Они зависят от меня, понимаешь? И у всех семьи, дети… Компания должна работать как часы, без сбоев. А подставить меня можно запросто, и охотников тьма. Вот на это и нужна служба безопасности. Тебе есть что скрывать?
— За те четыре недели, что мы знакомы, я тебе рассказала всю свою жизнь. Может, твой Рымарев этим удовлетворится?
— Lost cause. В смысле, безнадега. Рымарев любит все делать основательно и всегда доводит дело до конца. Просто не обращай внимания. Считай его мухой на стене.
— Мне кажется, тут очень много лукавства. В Москве твой Рымарев держит тебя под колпаком, а по Литве ты ездишь сам, без всякой охраны.
— В Литве жизнь устроена совсем по-другому, ты же сама видела. Да я и в Москве стараюсь не светиться. Не лезу в политику, не покупаю футбольных команд и яхт размером с авианосец. Не участвую в светских тусовках. Меня мало кто знает. Безвестность — великая вещь. Защищает не хуже Рымарева.