Глазами ребёнка. Антология русского рассказа второй половины ХХ века с пояснениями Олега Лекманова и Михаила Свердлова
Шрифт:
И только тётушка выглядела ужасно. Она смотрела на Жору Куркулия так, словно хотела сказать: “Убийца, скажи хотя бы, куда ты дел труп моего любимого племянника?”
У меня ещё оставалась смутная надежда полностью исчезнуть из пьесы, сказать, что меня по какой-то причине заменили на Жору Куркулия. Признаться, что я с роли Балды перешёл на роль задних ног лошади, было невыносимо. Интересно, что мне и в голову не приходило попытаться выдать себя за играющего Балду. Тут было какое-то смутное чувство, подсказывавшее, что лучше уж я – униженный, чем я – отрёкшийся от себя.
Голова тётушки уже слегка, по-старушечьи, покачивалась, как обычно бывало, когда она хотела показать, что даром загубила свою жизнь в заботах о ближних.
Жора Куркулия ходил по сцене, нагло оттопыривая свои толстые ноги. Играл он, наверное, хорошо. Во всяком случае, в зале то и дело вспыхивал смех. Но вот настала наша
Мы появились на окраине сцены и, как бы мирно пасясь, как бы не подозревая о состязании Балды с бесёнком, стали подходить всё ближе и ближе к середине сцены. Наше появление само по себе вызвало хохот зала. Я чувствовал некоторое артистическое удовлетворение оттого, что волны хохота усиливались, когда я дёргал за ручку, вздымающую хвост лошади. Зал ещё громче стал смеяться, когда бесёнок подлез под нас и попытался поднять лошадь, а уж когда Жора Куркулия вскочил на лошадь и сделал круг по сцене, хохот стоял неимоверный.
Одним словом, успех у нас был огромный. Когда мы ушли за кулисы, зрители продолжали бить в ладоши, и мы снова вышли на сцену, и Жора Куркулия снова попытался сесть на нас верхом, но тут мы уж не дались, и это ещё больше понравилось зрителям. Они думали, что мы эту сценку заранее разыграли. На самом деле мы с моим напарником очень устали и не собирались снова катать на себе Жору, хотя он нас шёпотом упрашивал дать ему сделать один круг.
Вместе с нами вышел и Евгений Дмитриевич Левкоев. По аплодисментам чувствовалось, что зрители его узнали и обрадовались его появлению.
И вдруг неожиданно свет ударил мне в глаза, и новый шквал аплодисментов обрушился на наши головы. Оказывается, Евгений Дмитриевич снял с нас картонный круп лошади, и мы предстали перед зрителями в своих высоких рыжих чулках, под масть лошади.
Как только глаза мои привыкли к свету, я взглянул на тётушку. Голова её теперь не только покачивалась по-старушечьи, но и бессильно склонилась набок.
А вокруг все смеялись, и даже мой сумасшедший дядюшка пришёл в восторг, увидев меня, вывалившегося из лошадиного брюха. Сейчас он обращал внимание тётушки, что именно я, её племянник, оказывается, сидел в брюхе лошади, не понимая, что это как раз и есть источник её мучений.
Но стоит ли говорить о том, что я потом испытал дома? Не лучше ли:
– Занавес, маэстро, занавес!
? Опубликованный в 1972 году рассказ Фазиля Искандера “Мученики сцены” [41] после первого прочтения кажется настолько прозрачным, что само намерение его анализировать может вызвать недоумение и даже сопротивление.
Учителя, обсуждающие этот рассказ на уроках литературы, а также заинтересованные интернет-читатели без труда выводят мораль, которую Искандер (якобы) вложил в “Мучеников сцены”:
41
Искандер Ф. Мученики сцены // Литературная газета. 1972. 1 мая. С. 7.
Основная идея может быть выражена пословицей: “Не в свои сани не садись”. Герой не имел артистического таланта, поэтому его и отстранили от роли Балды. Он понимал, что у него не получается эта роль, но продолжал ходить на репетиции. Вот всё и кончилось конфузом [42] .
Главная мысль рассказа заключается в том, что не следует быть излишне самоуверенным. Герой рассказа был искренне уверен, что обладает актёрскими способностями. Но его участие в драматическом кружке показало, что это не так. <…> В рассказе мне понравился Жора Куркулия, который своим старанием и упорством добился того, что стал исполнителем главной роли в постановке, несмотря на скептическое отношение к нему руководителя кружка [43] .
Высмеивание автором таких качеств, как самоуверенность, амбиция, самомнение, честолюбие, тщеславие, наивность [44] .
42
https://znanija.com/task/19191743.
43
https://madamelavie.ru/otzyvy/otzyv_iskander_mucheniki_sceny/.
44
https://k-school2.ru/wp-content/uploads/2019/11/hud_tekst.pdf.
Однако
…однажды <…> я увидел входящую в наш двор и спрашивающую у соседей, где я проживаю, старушенцию из нашей городской библиотеки. Я потерял книгу, взятую в библиотеке, и она меня дважды уведомляла письмами, написанными куриным коготком на каталожном бланке с дырочкой. В этих письмах со свойственным ей ехидством (или мне тогда так казалось?) она уведомляла, что за мной числится такая-то книга, взятая такого-то числа и так далее. Письма эти были сами по себе неприятны, особенно из-за куриного коготка и дырочки в каталожной карточке, которая воспринималась как печать. Я готов был отдать любую книгу из своих за эту потерянную, но необходимость при этом общаться с ней, и рассказывать о потере, и знать, что она ни одному моему слову не поверит, сковывала мою волю.
И вдруг она появляется в нашем дворе и спрашивает, где я живу. Это было похоже на кошмарный сон, как если бы за мной явилась колдунья из страшной сказки.
Эту старушенцию мы все не любили. Она всегда ухитрялась всучить тебе не ту книгу, которую ты сам хочешь взять, а ту, которую она хочет тебе дать. Она всегда ядовито высмеивала мои робкие попытки отстаивать собственный вкус. Бывало, чтобы она отстала со своей книгой, скажешь, что ты её читал, а она заглянет тебе в глаза и спросит:
– А про что там говорится?
И ты что-то бубнишь, а очередь ждёт, а старушенция, покачивая головой, торжествует, и записывает на тебя опостылевшую книгу, и еще, поджав губы, кивает вслед тебе, мол, сам не понимаешь, какую хорошую книгу ты получил.
Зачем в рассказе нужен развёрнутый вставной эпизод с участием библиотекарши?
Далее мы попробуем показать, что ответ на этот вопрос позволяет высветить главную тему произведения Искандера. Пока же сформулируем ещё один вопрос: почему рассказ называется не “Мученик сцены”, а “Мученики сцены”? Для чего понадобилось множественное число?
В отличие от ответа на вопрос про библиотекаршу, на эту загадку Искандер в рассказе ответил прямо, хотя и неброско. “Мучеником сцены” предстаёт здесь не только главный герой, но и пожилой артист Евгений Дмитриевич, постановщик спектакля по сказке Пушкина:
Выражение лица у него было брюзгливое <…> позже я понял, что выражение брюзгливости или брезгливости может быть следствием долгого исполнения ролей, внушающих исполнителю хроническое отвращение [45] .
То есть Евгений Дмитриевич оказывается двойником главного героя, которому внушает отвращение доставшаяся ему роль в сказке Пушкина:
…я все больше и больше недостатков замечал в образе проклятого Балды. Например, меня раздражал грубый обман, когда он, вместо того чтобы тащить кобылу, сел на неё и поехал. Казалось, каждый дурак, тем более бес, хотя он и бесёнок, мог догадаться об этом. А то, что бесёнку пришлось подлезать под кобылу, казалось мне подлым и жестоким. Да и вообще мирные черти, вынужденные платить людям ничем не заслуженный оброк, почему-то были мне приятней и самоуверенного Балды, и жадного Попа.
45
Можно только догадываться, какие роли Евгению Дмитриевичу приходилось играть в постановках скучных соцреалистических пьес советского времени.
Противостояние с Жорой Куркулия, увиденное под интересующим нас сейчас углом, превращается не столько в победу талантливого мальчика над бездарным, сколько в торжество лукавого и нашедшего свою роль в спектакле и в жизни мальчика над простодушным и растерянным перед сложностью существования. Характерно, что Жора, получив роль Балды, тайно и лукаво упивается своей победой над героем рассказа:
Жора Куркулия стал поспешно одеваться, время от времени удивлённо поглядывая на меня, мол, как ты можешь обижаться, если сам же своим поведением довёл до этого Евгения Дмитриевича. Каким-то образом его взгляды, направленные на меня, одновременно с этим означали и нечто совершенно противоположное: неужели ты и сейчас не обижаешься?!