Глиняные буквы, плывущие яблоки
Шрифт:
Тогда один дервиш пришел, волосы до колена болтаются, попробовал воду и выплюнул: “Люди, для мечети она не подходящая”. Люди говорят: “Поняли, не плюйся. Говори, для чего подходящая?”. Он своими святыми мозгами подумал, говорит: “Для бани подходящая. Грязь смывать, сопли разные с тела. Раз в год, в такой-то день. А пока я не вернусь, воду, которая оттуда идти будет, не пейте”. “Так-так, – сказали люди. – А когда ты вернешься, о волосатый?”. “Не знаю... Когда с безоблачного неба дождь пойдет и когда сухая земля воду родит. А теперь меня убейте”. “Как же ты вернешься, если мы тебя убьем?” Его еще поотговаривали
Снова завыла собака.
– Смотрите... – сказал Иван Никитич.
Сквозь щель в закрытых воротах Бани наметился свет.
– Это, наверное, свет луны сквозь дырку в куполе проходит и свет дает, – сказал похолодевшим голосом Муса.
А учитель сказал – я отчетливо это услышал благодаря тишине:
– Юприхам.
– Что? – переспросил я.
– Буква “ю” – “юприхам”... От детей узнаете. Идемте отсюда.
14.
– Вот что, Ариф, – сказал Иван Никитич, когда мы подходили к дому учителя, – что тебе сейчас в этой темноте вселяться... Заночуй у меня или у них. Или, давай, к Сабиру, где вещи оставил. Он на ночевку с радостью пустит.
– Я тоже с радостью пущу, – обиделся я.
– А у меня хоть каждую ночь ночевать можно, – сказал Муса. – Дети возражать не станут... Хулиганить над гостем не станут...
В другой раз мы бы над этой шуткой посмеялись. Но сейчас смотрели на учителя – как он идет; как собака с ним рядом бежит.
– Спасибо, – сказал учитель. – Но мне нельзя уступать страху. Если мои ученики об этом узнают, не смогут уважать. А вот один, кстати... Здравствуй, Золото!
Золото стоял недалеко от двери учительского дома, в халате отца, настоящий карлик. Рядом с ним темнели какие-то предметы. Собака бросилась их обнюхивать.
– Учитель, – сказал Золото, поздоровавшись с каждым холодной ладонью, – отец вам вашу сумку прислал и подарок Старого Учителя, ночную птицу. Мы ей уже еды дали, она очень смешная.
– Отойди, – сказал учитель собаке, которая интересовалась совой и пыталась засунуть в клетку лапу, для знакомства.
– А еще, Учитель, – по-хозяйски продолжал Золото, – отец вам лучинки дал и коробочку спичек. Чтобы вам, когда в этот дом войдете, светло и приятно было. И вот, веточку исрыка, если мертвый учитель придет, который перед вами нас учил, а потом сам себя убил. Хотя он совсем не страшный, добрый был, хорошую оценку мне ставил и воду давал. Старый Учитель страшнее. Но, раз отец сказал, вы эту веточку исрыка зажгите, это от мертвых вылечивает.
– Спасибо, – сказал учитель. – И Сабиру-акя, и тебе – спасибо.
– Хорошая смена отцу растет, – одобрил Иван Никитич. – Сам Сабир – парень добрый, и дети у него – уважительные.
– Не побоялся в темноту прийти, – добавил я.
От таких приятных слов Золото смутился и склонил недавно бритую голову. В лунном свете ежик волос казался седым. Собака подошла к Золоту и стала изучать носом его колени.
– Учитель... вот еще бидон, отец сказал, чтобы у вас на первое время вода была. Это от сегодняшнего дождя осталось. Учитель... я только два глотка уже оттуда взял. Пока здесь стоял-ждал,
– Да, спасибо... – и учитель погладил Золото по бритому затылку.
Я тоже погладил. Хотелось убедиться, что волосы у мальчика не седые.
Дом учителя был открыт. Что закрывать? Такие дома как смолой обмазаны, никакое любопытство человека сюда не затащит.
Дворик, две высохшие яблони. Виноградник, тоже неживой. Да, тут топором похозяйничать надо. И дрова зимой будут. Зимой у нас – Сибирь, только снега мало.
Собака, к счастью, не стала выть. Наоборот – бегает, территорию изучает.
От ветра дом издавал глиняный шелест. Стекла позвякивали.
– Да, – сказал Иван Петрович. – Сюда бы хозяйские руки, и конфетка получится.
– Верно, акя, – согласился Муса. – Сейчас тут от конфетки далеко.
В комнате все было как при прошлом учителе.
И как при позапрошлом. И поза-позапрошлом. Менялись учителя, учебники, алфавиты. Школьники оканчивали школу, женились и умирали. Рождали новых школьников. И те уходили из жизни, давая жизнь новым.
Только комната учителя не рождала и не умирала. Железная кровать; стол с клеенкой, полочка с книгами. Голая, без всяких выдумок, лампочка под потолком. Иногда будут давать свет, комната станет желтой, электрической.
А сейчас такое лунное освещение, что все видно, не промахнешься.
– Повесился он не здесь, во дворе, – начал Муса.
– Тихо ты, Муса, – зашипел Иван Никитич. – Ты сейчас к своей Марьям побежишь, а парню здесь всю ночь маяться... Ариф, может, все-таки, передумаешь? Тебе и отдохнуть с дороги надо, а тут... Сам видишь, какое для отдыха место необорудованное.
– Спасибо, Иван Никитич... здесь останусь.
– Ну смотри, Ариф, как бы ты о своих спасибах жалеть не стал. Идемте, что ли.
Я запалил лучину. Комната наполнилась тенями.
– Э, смотрите-ка, богатый человек наш учитель, – улыбнулся Муса, доставая откуда-то керосиновую лампу. – Завтра керосином поделюсь, совсем светло будет, никакой труп не придет.
– Муса!
– Да, Никитич, молчу-иду... Я бы, честно, может, сам хотел бы этого... прежнего учителя, короче, встретить. Чтобы только один вопрос ему, как представителю потустороннего мира, задать.
– Знаем, что за вопрос, – сказал уже со двора Никитич. – Ты лучше медицине этот вопрос задай. Нечего здесь народные суеверия разводить.
Двор был пропитан луной. Золото с собакой играли в какую-то тихую игру.
Учитель вышел за нами с миской. Налил в нее воды, подозвал собаку. Та радостно заработала языком.
– Да, недолго тебе так воды хватит, учитель, – сказали мы.
Неэкономичный человек. Хорошо, когда человек интеллигентно к собаке относится, но...
Поколотив еще языком по миске, собака отбежала в конец двора.
– Смотрите, она конуру нашла, – сказал Золото. – Хитрая!
– А я не знал, что в учительском доме конура есть, – сказал Муса. – У прежнего учителя собаки не было, у предыдущего. У Старого – тоже не помню, чтобы кто-то лаял....