Глиняные буквы, плывущие яблоки
Шрифт:
После долгого ощупывающего рукопожатия с учителем Председатель почему-то начал его с нами знакомить.
Мы хотели сказать, что уже познакомились, но Председатель сразу намекнул, что это было, так сказать, недействительное, а возможно, и незаконное знакомство... А сейчас он нас познакомит, как положено, сейчас каждому характеристику даст. Чтобы учителя не вводили в заблуждения разные умные слова, которыми некоторые наловчились размахивать, и хотят, чтобы им за это золотую статую ставили и воду вне очереди давали.
У
Председатель снова уселся за стол; сидит, характеристики дает. Даст – и на Агронома смотрит: “Правильно я говорю?”. Тот как соловей смеется, надеется, что председательские шутки сегодня нами ограничатся, а Агроном перед учителем беленьким останется.
Тут он, конечно, просчитался. Наговорив про нас с Мусой, что мы регулярно государство обманываем, и если бы не Председатель с его сердцем, мы бы уже в тюрьму уехали, Председатель сказал:
– А вот это – наш Агроном... Хороший специалист, пять лет обещает придумать такое растение, которое без воды расти умеет. Опыты проводит на своем участке, всю сельскую воду туда тратит, растения пока не видно.
Агроном принялся разглядывать желтевшие перед ним нарды и мысленно проклинать себя, что, выпив, потерял контроль и стал Председателя обыгрывать. Полностью выигрывать он никогда не осмеливался, даже пьяным.
– А советы какие дает! – пел Председатель. – Часами слушать можно, даже водки не надо, потом все равно голова болеть будет. Отправили мы его один раз в столицу, там агрономы иногда собираются, за государственный счет чай пьют, городскую девушку за ногу держат. Вернулся он оттуда и говорит: в столице сейчас пальмы популярны и елку везде сажают. Насчет, говорит, елки не знаю, дерево неместное; ему, чтобы хорошо расти, Россия нужна и Кремлевская стена, а с пальмой попробовать можно. По количеству солнца мы давно всю республику обогнали; давайте, говорит, поле пальмами засеем, потом в столицу продадим...
В глазах Агронома засеребрились слезы; Председатель, довольный достигнутым результатом, подвел итог:
– Так что, в отличие от тех, кто просто любит умными словами побренчать, Агроном наш – человек уважаемый. И воду себе на участок обеспечил, и о пальмах думать успевает... И государственные разговоры с ним вести приятно. За это мы его и держим, и водку иногда даем. Правда?
– Правда! – крикнул Агроном так радостно, что джигит, подглядывавший за дверью, подскочил и ойкнул.
За окном запахло сумерками. Набрав полное горло песка, запел сверчок.
Председатель собирал всех около водки. Учитель отказался, и Председатель, вопреки своим врожденным обычаям, не заставлял; а вот нам пришлось принять участие.
Водка показалась мне колючей, и вообще боюсь, что с алкоголем, особенно когда он по кишкам до мозгов доберется, рассказывать будет
По волшебной палочке Председателя пришла лепешка и курт, еще что-то; дыня прикатилась. Агроном резал и ломал все это, а Председатель весело пытал учителя, кто у него отец, мать, откуда они родом, кто бабушки и дедушки и дядя, откуда они родом; наверно, какую-то таблицу родственников на учителя хотел составить. Учитель скромно отчитывался по всем своим кровным связям, но мысли у него опять куда-то улетели, и он говорил, как робот.
Только один раз спросил Председателя:
– Акя, а как ваш отец?
Лицо у Председателя сразу на свежий асфальт стало похоже; мы быстро переглянулись, а у Мусы чуть водка изо рта не выскочила.
– Та-ак, – сказал Председатель, заметив наше немое кино. – Что значит “ваш отец”? Мой отец, что ли? Спасибо. В другой мир ушел... Эй, что вы тут глазами друг другу азбуку Морзе передаете, думаете, не вижу? Что вы ему наболтали, а?
Мы, конечно, учителю ничего не рассказывали. Просто образованный человек, наверное, сам что-нибудь своими мозгами почувствовал.
– Образованный – это хорошо, – сказал Председатель таким голосом, что стало ясно: образованный – это плохо.
Все замолчали. Дыня истекала сладкой слезой.
Только чтобы смягчить ситуацию, я поднял чашку за Председателя и его успехи в жизни. Водка уже не была такой колючей и вошла в живот аккуратно, как лимонад.
Потом я сказал, наверное, очень громко:
– Председатель, там во дворе Иван Никитич, бывший ударник труда, на скамейке пылится. Может, я его схожу-позову? Все-таки уважаемый человек, и больше в жизни, чем простую деревянную скамеечку, заслуживает... И когда водку видит – анекдот рассказывает, всем сразу приятно...
– Нет, – отвечал Председатель, брызгая на подчиненных дыней. – Слушать о нем не хочу. На всю жизнь он мне настроение испортил! Сколько я ему добра делал! Даже дома мне говорили: не делай ему столько добра, меньше делай... Знаешь, Абдулла, что я им ответил? “Буду делать”. А что я за это “буду делать” от него взамен получил? Критические замечания. Ты мне честно, как на бывшем партсобрании, скажи: разве это – добро? Если ты вместо хлеба своей семье критические замечания в рот приносить будешь, это – добро? Нет, он сам себя обидел!
Когда Председатель выпьет, в нем целый театр просыпается. Стоит, руками машет, и такой огонь из глаз, что сейчас нос начнет обугливаться.
Для истины скажу, что никакого добра он Ивану Никитичу не делал. Но такое у Председателя творческое мышление. Если не пакостит человеку, не отнимает у него ничего – значит, добро делает.
А вот насчет критики – тут я согласен. Неприятно взрослому мужчине, когда на него с критикой лезут. Это как будто, извините, с тебя штаны снимают и школьной указкой в разные щекотливые места тыкают. А вокруг – цыканье языков, ха-ха и барабаны позора.