Глиняный папуас
Шрифт:
– Ясно. Но разве у вас не одна истина, а много?
– Разумеется, одна. Я не о том тебе говорю. Я говорю, что наша наука намного старше вашей и знает об окружающем мире немножко больше вашей.
Меня эти слова, конечно, смутили. Кому охота признаться. что мы отстаем. И я сказал:
– А так ли это?
– Если бы это было не так,- сказал он,- то я не стоял бы сейчас перед тобой. Я ведь на много миллионов лет не только тебя старше, но и всего человечества. Понятно?
– Это почти понятно. Но непонятно, почему ты так похож на меня
Мальчик усмехнулся.
– Уж не думаешь ли ты,- спросил он,- что твоя мать потеряла квитанцию, а я нашел и по ней получил?
– Не думаю,- ответил я.- Мать моя никогда ничего не теряет. А кроме того, там, кажется, спрашивают и паспорт. Заведующая очень недоверчивая.
Я еще раз посмотрел на него и на костюм. Костюм был точно такой же, как мой, только чище. Н я подумал, что там, в химчистке, не могли так быстро выполнить заказ, мать ведь ворчала, что он там пролежит две недели, ожидая очереди.
Странно все это было, очень странно. И я повторил свой вопрос:
– Откуда у нас с тобой такое сходство?
– Ты находишь, что большое?
– Огромное,- ответил я.- А если не веришь, спроси Громова. И костюм на тебе мой.
Он посмотрел на свой, то есть на мой, костюм и улыбнулся, как обычно улыбаюсь я, чуточку растерянно.
– Костюм-то я мог взять в химчистке на время, воспользовавшись знакомством, а вот твою внешность как я мог заимствовать, не знаешь?
– Не знаю. И удивляюсь. Наверное, Громов тоже не знает.
– Знаю,- сказал Громов.- Это все наука и техника.
– Какая наука? Наша?
– Нет, пока еще не наша. А с другой планеты.
– И все равно непонятно,- сказал я.- Во-первых, на другой планете меня не знают. А во-вторых, корабль прилетел и улетел обратно в меловой период, а я родился в 1952 году.
– А это точно?
– спросил мальчик.- Ты не ошибаешься?
– Не ошибаюсь,- сказал я.- Видел в документе. И кроме того, каждый год празднуют мое рождение. В этом году хочу Громова пригласить. А если ты не откажешься, то и тебя.
– Я не могу,- сказал с грустью мальчик.
– Почему?
– Исследователи не разрешают. А кроме того, душа не лежит. Представляешь, если бы я отмечал все дни рождения, сколько бы их накопилось с мелового периода.
Я невольно прикусил себе язык. Бестактно было затевать разговор на эту тему. Недаром Громов чуть заметно толкнул меня локтем.
Он еще раз толкнул меня локгем, а потом шепнул:
– На сегодня хватит. Пойдем. Больше нельзя.
Мне очень хотелось задержаться в кабинете и узнать то, чего я узнать не успел, но я постеснялся. И мы с Громовым вышли из кабинета, а мальчик остался там рядом со стеллажами, письменным столом и портретом великого русского путешественника Пржевальского.
Когда мы прошли коридор и оказались в бывшей детской, я вдруг сообразил, что, в сущности, ничего не узнал и даже не выяснил, почему на мальчике был мой костюм.
Насчет
Наше сходство с мальчиком - это совсем другое дело. О сходстве нужно немедленно узнать.
– Ты заметил,- спросил я Громова,- что он очень похож на меня?
– Заметил,- сказал Громов.
– А чем ты объясняешь это сходство?
– Тем, что сегодня четверг.
– А если сегодня был бы но четверг, а пятница?
– По пятницам он бывает похож на меня.
– Только по пятницам?
– Да, только по пятницам. В пятницу мы обычно с ним встречаемся и разговариваем.
– Значит, он может превращаться в кого захочет?
– Нет, это гораздо сложнее. Он, в сущности, не меняется, остается самим собой. А что касается сходства, оно нам только кажется. Он ведь улетел на свою планету вместе с экспедицией еще в меловой период.
– А кто же это? Не он, что ли?
– Не совсем. Но почти он. Это его копия.
– Его копия? Понимаю. Но не моя и не твоя. А он так похож на меня.
– Случайное сходство. То есть не совсем случайное. Просто он занял у тебя свою внешность.
– Зачем? Разве у него нет своей?
– Представь себе, нет. Он ведь только внутренняя копия. Копия чувств, мыслей. Копия характера. А внешность? Внешность... Внешность его создается в воображении того, кто с ним говорит. Я еще не до конца понял, в чем тут дело. Он мне обещал еще раз объяснить, но как-то неудобно напоминать. Он уже мне пять раз объяснял, но до конца понять не могу. В нашем мышлении еще нет таких понятий. А он этого не знает и может подумать про меня, что шарики плохо работают.
– Почему же он говорил так просто, совсем обыкновенно, как мы? От тебя, что ли, научился?
– Да нет! Это мы так воспринимаем, так же, как его внешность. Он даже не говорил, а только думал. Тебе только казалось, что он говорит.
– А костюм? Костюм на нем был мой, тот, что мать отдала в химчистку на Большом проспекте. Откуда он об этом костюме догадался? Он же его не видел.
– Зато ты видел, чудак. Ты и одел его в этот костюм.
– Но он же в химчистке!
– Не только в химчистке,- сказал Громов,- но и в твоей памяти тоже. Вот он и воспользовался твоей памятью. Понимаешь?
– Допустим, понимаю. Но это не важно. Важнее другое. Как же он без внешности? Значит, он невидимка?
– И да, и нет.
– Но как же в таком случае его обнаружил твой отец?
– Не мой отец его обнаружил, а он отца. Отец разбирал коллекцию древних предметов, найденных им в Воронежской области, прежде чем выставить их в Институте археологии. И вдруг услышал голос. Но об этом пока никому. Через полгода или через год отец сделает публикацию, и тогда о находке узнает весь мир.
– А почему через полгода, а не раньше?