Глобализация: повторение пройденного. Неопределенное будущее глобального капитализма
Шрифт:
Здесь следует сделать важную оговорку. Хотя государственные расходы и регулирование могут быть полезны, из этого вовсе не следует, что они будут полезны только потому, что их официально декларируемая цель – достижение какого-нибудь всеми одобряемого общественного блага. Тот факт, что некоторые ограниченные программы государственного регулирования можно оправдать важностью защиты здоровья и безопасности, вовсе не означает, что следует одобрить все идеи регулирования, претендующие на служение тем же целям. А тот факт, что почти все считают образование важным общественным благом, не означает, что любое вторжение государства в эту область оправданно. Напротив, сегодня в США – а эта страна намного меньше большинства других стран мира поражена сверхцентрализацией – множество
Однако, как показал опыт промышленной контрреволюции, четкое понимание принципиально важного различия между целями и средствами встречается редко. Слишком часто политическая борьба между сторонниками огульной централизации и защитниками конкуренции истолковывалась как спор о том, следует ли государству заниматься общественно важными вопросами, а не о том, как лучше этим заниматься. Лидеры движения за централизацию изображали из себя обеспокоенных общественными интересами защитников «активного» государства, а своих оппонентов представляли как сварливых придир и скудоумных защитников статус-кво. Обычно споры велись именно в таких терминах, благоприятных для постепенного усиления централизации.
Что касается выбора средств, то защитники коллективизма просто исходили из того, что централизованный контроль – это панацея. Здесь и кроется главный источник их заблуждений. Из того факта, что роль централизации в рамках рыночного порядка растет (материализуясь в виде крупных предприятий) и что централизация требовалась для сборки институциональных рамок рыночного порядка (а также как дополнение этого порядка для поддержки отдельных некоммерческих общественных ценностей), коллективисты делают совершенно необоснованный вывод о том, что централизация должна вытеснить – полностью или частично – и сам рыночный порядок.
Поэтому сторонники промышленной контрреволюции вели кампанию за то, чтобы снять с централизации соответствующие ограничения и вместо конкуренции главным организующим принципом экономической жизни сделать централизацию. Тогда централизация перестала бы быть дополнением и обрамлением конкуренции, а просто заменила бы ее.
Развитие событий пошло по катастрофическому пути. Гипертрофированная централизация извращала логику индустриализации и деформировала экономическое развитие. В частности – и это особенно важно для данного исследования глобализации и порождаемого ею недовольства, – гипертрофированная централизация подрывала и в конечном итоге разрушила международный экономический порядок, возникший с началом промышленной революции. То, что мы сегодня называем глобализацией, это, по большому счету, процесс восстановления после чудовищного коллапса.
Глава 4. От мировой экономики к мировой войне
1 июля 1916 г. в 7:30 утра сержантские горны подали сигнал к первой атаке союзников на Сомме. После семи дней непрерывной артподготовки, которая должна была стереть с лица земли передовые оборонительные рубежи немцев, британские и французские солдаты по лестницам выбрались из окопов и ступили на ничейную землю. В растянувшихся во всю ширину 25-мильного фронта атакующих цепях, следовавших примерно в 50 ярдах друг за другом, пехотинцы, тащившие на себе по 60 фунтов полной боевой выкладки, должны были пройти полмили до немецких окопов.
Но яростная артподготовка не сделала своего дела. Немецкие силы, спрятанные глубоко под землей в укрепленных блиндажах, уцелели. Их пулеметы также были целы. Уцелели и заграждения из колючей проволоки перед их окопами. И как только артиллерия смолкла, немецкие войска выползли из укрытий и приготовили пулеметы к бою. Вражеские цепи развертывались перед ними, как мишени в тире.
Эта кровавая бойня была отвратительна в своей механической эффективности. «Пулеметчика лучше рассматривать, – пишет военный историк Джон Киган, – как своего рода рабочего у станка, главная задача
90
John Keegan, The Face of Battle (New York: Penguin Books, 1978 [1976], 234.
Один ирландский сержант так описал эту мясорубку: «Слева и справа от себя я видел длинные ряды людей. Потом услышал вдали треск пулемета. Когда я прошел еще 10 ярдов, вокруг меня осталось всего несколько человек, а еще через 20 ярдов мне показалось, что я совсем один. Тут пуля достала и меня». Сигнальщики, наблюдавшие за атакой из-за земляной насыпи, с ужасом смотрели, как «наши товарищи двинулись вперед по ничейной земле и были скошены, как луговая трава» {91} .
91
Ibid., 249; Martin Gilbert, The First World War: A Complete History (New York: Henry Holt and Company, 1994), 259.
В тот день убитых было больше, чем в любой другой день Первой мировой войны: одних британцев пало около 60 тыс. Где-то в ноябре, когда битва окончилась, счет британских, французских и немецких потерь перевалил за миллион. Немецкий солдат Эрнст Юнгер вынес такой приговор: «Здесь рыцарский дух исчез навсегда. Вслед за остальными благородными чувствами ему пришлось уступить дорогу новому темпу сражений и господству машин. В этой битве впервые дала о себе знать новая Европа» {92} .
92
Modris Eksteins, Rites of Spring: The Great War and the Birth of Modern Age (New York: Anchor Books, 1990 [1989]), 144.
Но если с приходом эпохи машин было осквернено поле битвы, то эпоха машин куда более была осквернена приходом великой войны. Как свидетельствуют ужасы битвы на Сомме, сползание мира в тотальную войну было полным извращением промышленной революции. Историческое явление, обещавшее спасти человечество от страданий и нищеты, обратилось против самого себя, чтобы породить беспрецедентные по масштабу страдания. Технология массового производства обернулось технологией массового истребления.
Великая война стала катастрофическим извержением более широкого извращения промышленной революции, которое я называю промышленной контрреволюцией. Первая мировая война была первой из великих коллективистских трагедий XX в. и прародительницей всех последующих катаклизмов. Ее истоки лежат в отказе от либеральной веры в рынки и конкуренцию – и соответствующего им в международных отношениях стремления к взаимозависимости и мирному сотрудничеству. Последствия оказались крайне прискорбны: тоталитаризм, Великая депрессия и очередная, еще более свирепая война.
Возникает вопрос: какое отношение все это имеет к проблемам, стоящим перед современной глобальной экономикой? Дело в том, что для четкого понимания этих проблем сначала нужно уяснить, что нынешняя волна глобализации – это, по существу, возобновление и продолжение намного более старого явления. Глобализация, начавшаяся в последние десятилетия XIX в., – результат технологических прорывов промышленной революции – оказывала огромное влияние на международную жизнь. Однако ее развитие было прервано, а достижения уничтожены в период между началом Первой мировой и окончанием Второй мировой войны. После завершения последней действенный международный порядок был частично восстановлен, но подлинно глобальная экономика возродилась лишь в последние лет двадцать. Однако до сих пор наследие великой катастрофы и породившие ее идеи и движения остаются серьезной помехой мировому экономическому развитию.