Глобус 1976
Шрифт:
Десять лет Николай Ильич работал на строительстве Петербургски-Московской железной дороги,
руководил прокладкой пути на самом трудном по природным условиям северном участке трассы.
Потом ему присвоили чин инженер-капитана и назначили начальником петербургской пассажирской
станции и вокзала на той самой дороге, которую он строил.
В 1856 году, за год до его смерти, с должности начальника станции он был уволен и едва не попал
в тюрьму.
Как раз в то время, надеясь на свою дружбу
II, Алексей Константинович Толстой начал известные по биографии Тараса Шевченко хлопоты перед
царским правительством об амнистии или хотя бы смягчении приговора Кобзарю, который уже много
лет томился в каторжной солдатчине. Александр II, однако, ходатайство приятеля своей юности
категорически отклонил.
— Толстой, друг мой, — сказал он Алексею Константиновичу, — хлопочи о своих малороссиянах,
да знай меру.
Отказ нового императора облегчить участь великого украинского поэта вызвал у передовой
интеллигенции России гневное возмущение. Многие старались заявить о своей солидарности с
Кобзарем. Не остался в стороне и Николай Ильич Миклуха.
С творчеством Тараса Шевченко он был знаком давно. Еще в 1842 году Толстой подарил ему
рукописные списки «Гайдамаков» и «Катерины», затем от него же он получил поэмы «Кавказ»,
«Гамалия» и «Еретик». И вот теперь, когда шла кампания за освобождение Кобзаря, Николай Ильич
решил выразить свою поддержку поэту тем, что послал ему в ссылку 150 рублей. Сумма, конечно, не
очень большая, даже по тем временам. Но дело-то не в ней. Важно другое: человек, состоящий на
государственной службе и, стало быть, полностью зависящий от милостей государства, царской
почтой посылает деньги царскому узнику!
Чтобы по достоинству оценить поступок Николая Ильича, нужно вспомнить, о каком времени идет
речь.
Еще не забыта казнь декабристов и кровавое подавление восстания в Царстве Польском (так
называлась тогда входившая в состав Российской империи Польша). В стране ширится движение
революционеров-разночинцев и народовольцев. В Петербурге вынашиваются планы покушений на
царя и его ближайших сановников.
Петербургская железнодорожная станция обслуживает царский поезд, курсирующий между
первопрестольной Москвой и Петербургом. Здесь, на станции, организовать покушение на царя и
членов его свиты легче всего, поэтому начальником станции должен быть человек особенно
надежный. Ведь на территории станции он несет ответственность за безопасность царского поезда
наравне с начальником специальной вооруженной охраны.
И вдруг
империи!
Денежный перевод на почте, понятно, задержали. И с занимаемой должности Николай Ильич был
сразу же уволен. Началось следствие.
Трудно сказать, чем бы все кончилось, если бы у Николая Ильича неожиданно не началась
скоротечная чахотка. Дни его были сочтены.
Умер Николай Ильич, когда ему не было еще и сорока, в 1857 году.
«Утром отец потерял сознание, — пишет Ольга Миклуха, — потом уже после полудня как бы
вдруг проснулся. Нельзя было подумать в тот момент, что он открыл глаза, чтобы увидеть нас в
последний раз. Мне запомнилась его улыбка: не веселая, но и не печальная, как у человека чем-то
удовлетворенного — не радостно, а как-то тихо. Так бывает, когда утихает сильная боль. Мы решили,
что наступило облегчение.
В каждой деревне Новой Гвинеи ждут возвращения Маклая. Ну, а к такому празднику,
конечно, нужно подготовиться заранее.
Он попросил нас подойти к нему ближе и сказал, сколько я помню, совсем не трагично:
«Пожалуйста, Катенька, и вы, дети, наберитесь мужества, я покидаю вас».
Сереже тогда шел тринадцатый год, Коле было одиннадцать, мне — девять с половиной, Володе —
восемь и полтора года Мишутке. Кроме него, мы четверо к тому времени уже избрали себе род
занятий на будущее. Сережа хотел стать судьей, Коля — естествоиспытателем, я — художницей,
Володя — военным моряком. Наверное, из-за этой нашей определенности в занятиях отец, прощаясь,
говорил с нами о наших будущих специальностях».
Трудно спустя много лет припомнить каждое слово, пишет Ольга, но примерно отцовское
завещание она запомнила.
Сереже: «Тебе будет нелегко, сынок. Закон и совесть не всегда в примирении, а судья, хоть он и
живой человек, с душой и совестью, повинен непременно покоряться только закону. Это правильно,
Сережа, но закон надобно толковать, однако же, и разумом и душой, а суждения выносить в согласии
с совестью. Нелегкая задача, а уйти от нее человеку-судье никак нельзя, потому подумай прежде
хорошенько, достанет ли у тебя гражданской отваги».
Коле: «Я хотел бы, Коленька, чтобы ты руководился в дальнейшем вот чем: всякая мысль в науке
важна и полезна, если от нее можно ожидать видимую пользу в обыденной жизни. В мыслях человек
способен уйти далеко, но и на дальнем расстоянии надобно иметь целью что-нибудь необходимое для