Глоток Солнца

Сподвижный Денис Александрович

– Ученым нашего крыла еще ни разу не приходилось воспользоваться самыми современными технологиями Сферы.

Сфера? А она тут при чем? Это правда, ее еще никогда не использовали в научных исследованиях?

– Если нам и удавалось принимать участие в тех самых операциях (ну вы понимаете, о чем идет речь)...

А вот и не понимаю.

– ... то трофеи оказывались в наших руках очень редко и в таком виде, ну...
– генерал замялся, - мягко сказать, потрепанном. В основном, мы получали только образцы. После того, как их изучит Эпицентр.

Бронсон

может говорить о любых новейших технологических разработках.

– Этот эксперимент вернет нам статус.

Я не знаю, что и думать.

– Я хочу вам показать.

Генерал энергично вскакивает и стремительно выбегает из кабинета. Секунду спустя я следую за ним.

Бункер оборудован шикарно. Так что легенды, которые гуляют по острову, отчасти имеют реальную основу. Здесь царит настоящая красота, не такая вычурная, как в вестибюле, напротив, со вкусом. На стенах цифровые пленки: всё блестит и сияет. В опенспейсе многочисленные столы, удобная планировка, много свободного пространства. Все равно мне кажется, так работать в таких условиях, бок о бок с таким количеством людей, невозможно. Я бы не хотел.

По левую сторону зала - небольшие спальные комнаты, видимо, для личной охраны генерала. Кстати, о ней. Солдаты и ученые смотрят на меня вытянутыми от удивления лицами. Они явно в шоке от генерала: как он мог впустить меня в свое логово? Только немец, которого я видел полчаса назад в вестибюле, стоит с непроницаемым выражением лица.

Мы подходим к железной двери. Когда первый помощник генерала открывает ее, я понимаю, что это комната допросов.

– Не волнуйтесь, вас пытать не будем, - неудачно шутит генерал.
– Прошу.

Он пропускает меня вперед.

Интересно, его не смущает, что за всю нашу "беседу" я не проронил ни слова?

Не оборачиваюсь. Не хочу увидеть взгляды служащих, полные неподдельного ужаса. Я и так их чувствую.

Дверь с грохотом закрывается. Я понимаю, что здесь только я и Бронсон.

– Будьте, как дома, - улыбается генерал, если об этом искривлении рта вообще можно сказать "улыбается".

"Пыточная", как обычно, разделена на две части. Мы находимся в просторной комнате, где стоят только стол и два стула, на стенах, как и во всем Бункере, масса техники. Здесь она не просто горит, а пылает огнями. Перед нами на стене висит огромное зеркало. Устройство комнаты допросов особенно не поменялось с двадцать первого века. За этим зеркалом и находится вторая часть комнаты. Там кромешная тьма. Я бы предпочитал не узнавать, что скрывается по ту сторону.

– Я вижу, вы взволнованы, как и я, - обращается ко мне генерал.
– Не хочу долго вас томить.

Он нажимает на какую-то кнопку на пленке. В комнате загорается тусклый свет. В углу лежит девушка.

Ее стройное тело едва прикрыто высохшими листьями, которые каким-то загадочным образом держатся на ее тонкой талии. Светлые волосы, длинные, наверное, до пояса, украшены яркими сине-зелеными перьями. Тело покрыто сложными узорами и даже рисунками. На спине изящная черная бабочка.

Линии тонкие, запутанные.

Девушка поворачивается во сне. Я вижу на ее левом предплечье женский портрет. Он выполнен в лиловых тонах, вокруг такие же нежно-фиолетовые бабочки. Слишком мягкие тона для привычных татуировок. На руках, от самых плеч и до кистей, нарисованы яркие цветы. На боку, под ребрами, семь крупных лиловых бабочек.

Девушка вновь поворачивается. Совсем немного. Но достаточно, чтобы я увидел ее лицо. Я понимаю, что она совсем молода. И она прекрасна.

На шее рваная рана.

– Вы что, пытали ее?
– говорю я раньше, чем думаю, а стоит ли задавать такой дерзкий вопрос.

Но голос Бронсона какого-то черта звенит от радости:

– Просто ожег.

Я смотрю на генерала, наверное, как на полоумного. Улыбка сходит с его лица. Вместо того, чтобы выкинуть меня отсюда, он совершенно неожиданно начинает оправдываться:

– Поймите, мы сами не знаем, что произошло. Но разве это важно, если ее тело лечит себя?

– Лечит?

– Посмотрите сами.

На фоне непривычно светлой кожи вокруг раны отсюда едва различаются сотни мелких ярко-розовых цветов...

– Рана была гораздо больше...
– Бронсон вспоминает, что не стоит меня раздражать и переводит разговор в другое русло: - Она лечит сама себя, - торжествующе произносит он.

Я разглядываю девушку, пока не наталкиваюсь на сосредоточенный взгляд изумрудно-зеленых глаз.

За долю секунды спокойный взгляд сменяется понимающим, а затем до смерти напуганным.

Девушка резко садится и отползает еще дальше в угол комнаты. Задев рану на шее, она шипит от боли.

Я не могу произнести ни слова. А генерал смотрит на меня, улыбаясь. Его лицо искривлено счастьем. Кажется, он сейчас треснет от радости. Я перевожу взгляд с него на девушку.

– Стекло с поляризацией?
– мой голос все еще уверенный и спокойный.

– Да!
– Бронсон похож на сумасшедшего. И понятно, отчего столько радости: свет преломляется только в одну сторону почти под девяносто градусов. Она должна видеть только себя. Но разглядывает она меня.

– Представляете, она видит нас через стекло с поляризацией!

Девушка сосредоточенно хмурится. По ее щеке катится слеза. Она... черная! Девушка закрывает глаза на мгновение, словно успокаиваясь, и вдруг... узоры на ее теле медленно загораются... Как у светлячка.

– Солнечная энергия пошла людям на пользу, - философски протягивает генерал.

В моей голове раздается щелчок.

Сердце уходит в пятки на три долгих секунды.

А потом я делаю вдох. Сдерживаю свою панику.

"Самые соблазнительные экспедиции" - это возвращение на Землю, "трофеи" - это солнечные люди... "Потрёпанный вид" - это убитые солнечные люди. Я думал, все разговоры о светлячках - это бессмысленная болтовня. Но это не плод воспаленного сознания. Они действительно существуют. Люди, которые выжили после глобальной катастрофы. И одна из них прямо здесь. Светлячок.