Глубокий рейд
Шрифт:
– Треба того поселянина гукнуть и побалакать!
– предложил Филипп Афанасьевич, показывая на старика, который снова копался на картофельном поле.
– А кто вин такий?
– Раз от немцев ховается - значит, свой!
– резонно заметил Филипп Афанасьевич. Отбросив кучу маскировочных веток, он вышел из кустов и резко свистнул.
Старик разогнул спину и быстро оглянулся. С минуту разглядывал он неожиданно появившегося человека, потом, выпустив из рук мешок, побежал навстречу разведчикам.
– В лесок, ребята!
– старик, сутулясь,
– Откуда, папаша?
– спросил Торба.
– Велик свет божий!..
– Старик взглянул из-под косматых бровей, и улыбка осветила его большие черные глаза.
– Вы нам скажите, як эта деревня называется? Немцев там много? спросил Шаповаленко.
– Немцы есть, - уклончиво ответил старик, с любопытством оглядывая разведчиков. Это были не обыкновенные солдаты. Диковинкой казались ему тонкие кавказские ремешки с серебряным набором, удерживающие тяжелый груз в виде автоматных дисков в брезентовых чехлах, рубчатые гранаты-лимонки. И ружья были не обыкновенные - очень короткие, с металлическими колесами и дырявыми стволами. Старик понял: именно о них, об этих солдатах, идет по деревням Смоленщины слух, что бьют они фашистов смело и беспощадно.
– Так как же эта деревня называется?
– спросил Захар. Он сел под сосну, зажал автомат между коленями и развернул ярко раскрашенную карту.
– Рибшево, - ответил старик.
Торба кивнул головой в знак удовлетворения.
– Садитесь, папаша. Зараз покурим и побалакаем трошки. Як вас по имени-отчеству?
– Торба с подчеркнутым уважением смотрел на старика.
– Григорий Васильевич Гончаров. А по-белорусски дед Рыгор.
– Старик тяжело опустился на землю, пошарил рукой в кармане, достал корешок самосада и разломил его на ладони.
– Значит, Григорий Васильевич Гончаров?
– Захар еще внимательней оглядел деда и только хотел о чем-то спросить, как его опередил Шаповаленко.
– А у нас в полку повар тоже...
– В яком полку?
– оборвал его Захар и многозначительно подмигнул. Вы бы лучше, товарищ Шаповаленко, деда моршанским табачком угостили!
Филипп Афанасьевич смекнул и замолчал. Торопливо достал ружейную масленку, приспособленную под табакерку, отвинтил крышку и отсыпал деду на солидную закрутку.
– Ты, папаша, убери свои корешки. Нашей, моршанской, закури...
Захар оторвал кусок газеты и, протягивая деду, спросил:
– Вы давно живете в Рибшеве?
– Не-ет!
– Дед Рыгор отрицательно покачал головой.
– Я беженец - из Белоруссии. У меня старуха хворая, в бане лежит, а дочка...
– Дед Рыгор сильно затянулся и закашлялся.
– Добрая махорка!.. Хожу вот и бульбу, как вор, копаю. Увидят немцы - стрелять починают. Хоть с голоду подыхай...
– А як зовут вашу дочку?
– спросил Торба.
– Не Оксана?
– Оксана, - дед Рыгор вздрогнул и быстро спросил: - А откуда вы знаете?
Разведчики
На твердых губах деда застыла суровая улыбка. В этой улыбке светились отцовская гордость и глубокая любовь. Он не расчувствовался, не заплакал, поблагодарил казаков коротко и просто.
Дед Рыгор рассказал разведчикам о немецком гарнизоне, о системе караулов, о движении транспорта по большаку. Сообщил, что в Рибшеве стоит штаб, но какой - точно сказать не мог. Знал, что здесь есть квартира немецкого генерала. Палкой начертил на земле схему.
– Подход здесь дюже добрый, - говорил дед Рыгор.
– По речушке, скрозь кусты, до самого моста. Там стоит часовой. С другого конца деревни - окопы и пулемет стоит, а где огороды - там густая конопля, а за ней начинается топь. Можно подойти и посмотреть хоть сейчас. Не опасно. Там я каждый вечер к старухе пробираюсь, а днем в лесу прячусь...
– А як с партизанами?
– спросил Шаповаленко.
– Есть. За болотом. Увижу дочку - скажу ей где.
Было решено: дед незаметно проберется в деревню и узнает в доме Авериных о судьбе девушек. Тем временем разведчики обследуют местность.
Осторожно переползли большак. Краем леса дошли до речки и залегли в коноплях, против огородов.
Дед Рыгор придвинулся на несколько метров вперед. Он хотел поговорить с мальчишкой, который пас теленка. Захар, решив понаблюдать за поведением часового, пополз к мосту. Шаповаленко остался на месте. Из конопли, в которой залег Филипп Афанасьевич, вся деревня была видна как на ладони. Он видел, как женщина, опасливо озираясь по сторонам, набирала у колодца воду, даже ни разу не стукнула ведрами. Опустив голову, торопливо пошла в хату. Ухватившись за подол ее юбки, вприпрыжку бежала босоногая девочка лет трех. К школе часто подкатывали мотоциклы, иногда нагруженные ящиками автомашины.
Неожиданно из сарая навстречу женщине с громким кудахтаньем вылетели куры. За ними гнался гитлеровец с автоматом в руках. Он был без френча, сзади, как хвост, болтались зеленые подтяжки, из-под съехавшей набок пилотки торчали светлые волосы.
– Айн момент, мадам!
– кричал он. Гоняясь за курами среди кочанов капусты, он сделал несколько выстрелов из автомата.
Бросив на дороге ведра, схватив визжавшую девочку за руку, женщина побежала к хате. Исчез и мальчик. Белоголовый теленок с веревочкой на шее истекал кровью, повалившись на бок и судорожно дрыгая копытами.
– Айн моме...
– Немец остановился вдруг на полуслове. Шагах в десяти от него лежал дед Рыгор.
– Русь! Вставайт!
– скомандовал гитлеровец.
– Што сдесь телает крязный старикашек?
– Бульбы подкопать ходил... Стрельба - сробел, да и лег, - отряхивая штаны, ответил дед Рыгор.
– Тут не бульба, а капуста, а?
Шаповаленко лежал метрах в пятнадцати. Правой рукой он сжимал автомат, а левой вцепился в дерн, как в гриву коня, и вырвал вместе с комьями земли пучок травы.