Глубоко под кожей
Шрифт:
Ее хотело много мужчин, и многие объясняли ей это гораздо любезнее, чем он. Но от слов Квина у нее перехватило дыхание.
— Но я могу вас испепелить.
— Мне все равно.
— Так я и думала. — Она отвела взгляд, удивленная силой своего желания. — Квин, я не могу лечь с вами в постель.
— Именно это я и предполагал.
— Квин. — Она снова взяла его за руку, когда он сделал шаг назад. — Не знаю, что вы думаете о тех причинах, по которым я вам отказываю, но уверяю вас, вы ошибаетесь.
— Я не вашем вкусе, —
Шантел выхватила у него бутылку и зашвырнула ее подальше. Пиво вылилось на камни еще до того, как бутылка разбилась.
— Не говорите мне, что я думаю. Не говорите мне, что я чувствую.
— Тогда скажите мне об этом сами. Он схватил ее и притянул к себе.
— Я не должна вам ничего говорить. Не должна ничего объяснять. О черт, мне хочется только покоя. Я хочу хоть на несколько часов избавиться от напряжения. И я не уверена, что смогу вытерпеть, когда меня будут снова сжимать со всех сторон.
— Ну хорошо, хорошо. — Его объятия тут же разжались. Гладя ее по спине, Квин прошептал: — Вы правы. Я привез вас сюда не для того, чтобы мы тут боролись. Просто вы сводите меня с ума.
— Давайте вернемся домой.
— Нет. Сядьте. Прошу вас, — добавил он, проводя губами по ее волосам. — Давайте побудем здесь еще часок, не пикируясь друг с другом. Съешьте гамбургер.
Он улыбнулся, усаживая ее рядом с собой. Шантел взглянула на пакет с едой и сдалась.
— Я умираю с голоду.
— Не сомневаюсь. — Он протянул ей пакетик с бумажными салфетками. Несколько минут они молча поглощали еду. — У вас было тяжелое детство?
Шантел в эту минуту открывала пакетик с солью, чтобы посолить картошку. Ее рука замерла.
— Нет, нет, совсем не тяжелое. И совсем не такое, как у других. Мои родители артисты. Более тридцати лет мы с ними разъезжали с представлениями, в которых пели и танцевали. Нас было шестеро, и мы исколесили всю страну, правда, в некоторых местах мы потерпели провал. Но моя семья… — Она улыбнулась, машинально потягивая пиво. — Она у меня замечательная. Делами занимался Трейс, он же лучше всех играл на пианино. Меня всегда приводило в отчаяние, что я никак не могла превзойти его в этом, как бы сильно ни старалась.
— Обычное подростковое соперничество.
— Разумеется. Без него жизнь была бы совсем скучной. Мы с Трейсом были так похожи, что не могли долго дуться друг на друга. Зато с сестрами у меня не было ничего подобного. Мы были просто частью друг друга. — Она отхлебнула пива прямо из бутылки и посмотрела на город, лежавший внизу. — И до сих пор остались такими. О боже, иногда бывает так трудно жить в разлуке с ними! Когда мы были маленькими, мы мечтали о том, что всю жизнь будем выступать вместе. — Она ощутила укол сожаления, что их мечты не сбылись. — А потом мы выросли.
— Что значит «выступать»?
Рассмеявшись, она слизнула соль с пальцев.
— Вы что, никогда не слышали о тройняшках
— К сожалению, никогда.
— Ну, если бы вы нас услышали, то испытали бы гораздо более сильное сожаление. Мы исполняли на три голоса популярные песенки и песенки из шоу в старомодном стиле.
— Так вы еще и поете?
— Доран, я не просто пою, я пою отлично.
— Но вы никогда не пели в своих фильмах.
Она пожала плечами:
— Как-то не получалось. Мэт говорит, что хочет удивить публику и устроить мне сольный концерт, где я смогу спеть несколько песен и, может быть, станцевать. Да, — произнесла она, искоса взглянув на него. Я умею танцевать, мой отец умер бы от стыда, если бы я не умела.
— Почему же вы не танцуете?
— Не представлялось такой возможности. Кроме того, я решила сосредоточить все свои силы на том, что получается у меня лучше всего.
Квин скомкал пустой пакет и положил у своих ног.
— На чем же?
Шантел кинула на него насмешливый взгляд:
— На актерской игре.
Но Квин не улыбнулся в ответ, а заложил ей за ухо прядку волос.
— Надеюсь, сейчас вы не играете?
Шантел смутилась и посмотрела в сторону. Почти совсем стемнело, и на небе зажглись первые звездочки.
— Трудно сказать. Я и сама не всегда в этом уверена.
— А я думаю, что уверены.
Когда она повернула к нему голову, его губы были совсем близко. Они искушали ее.
— Не надо. Я же сказала вам, что не могу…
Его губы скользнули по ее губам, нежно, как шепот, и она застыла.
— Знаете, что я чувствовал, когда вы сегодня лежали в постели со Стерлингом?
— Нет, не знаю и знать не хочу. Я уже говорила вам, что это — моя работа.
Он уже почти обольстил ее. Квин догадался об этом по голосу Шантел. По его коже пробежала дрожь предвкушения, когда он подумал, не перейти ли к следующему этапу.
— Не уверен, кого мне хотелось задушить — вас или его, но хорошо знаю, что мне хотелось бы, чтобы вы смотрели на меня так же, как на него.
— Это всего лишь роль. Я не должна…
— Здесь нет камер, Шантел, только мы вдвоем. И я думаю, что вы просто боитесь. Здесь нет никого, кто мог бы подсказать вам, что вы должны чувствовать. И никто не заорет «Стоп!», если мы зайдем слишком далеко.
— А мне и не нужно, чтобы кто-нибудь подсказывал, что я должна чувствовать, — повторила она и подтянула его голову поближе к своей, чтобы их губы оказались рядом.
Ей хотелось, чтобы он ее поцеловал. Ей снова хотелось ощутить тот взрыв возбуждения, который однажды вызвал в ней он. Только он и никто другой. Она могла сказать ему, что никто еще не дотрагивался до нее так, как он, но знала, что он ей не поверит. Ее образ был высечен из камня, и это было ее рук работой. И Шантел никому не хотела показывать, какая она на самом деле. И она была уверена, что никогда и никого больше не допустит в свою душу.