Глубокое ущелье
Шрифт:
Фильятос склонился, что-то сказал Алишару. Тот, подумав, согласно кивнул. Они решили оставить в покое Османа и взяться за человека послабее. Алишар потребовал воеводу.
Нуреттин-бей тут же вышел вперед. Как все честные служаки, воевода Иненю больше аллаха боялся султанского фирмана. Ловко обогнув Осман-бея, который пытался его удержать, он встал у правого зубца, широко расставив ноги.
— Прикажи, Алишар-бей!
— Плевать я хотел на твою службу! Неужто не справишься с тремя головорезами да двумя дикими туркменами? Выдай нам собаку Мавро. Помедлишь — смотри у меня!
Обе стороны замерли: что ответит
— Пьян ты, что ли, Алишар-бей? Или ослышался я? Здесь не совет папы римского, чтобы связать мусульманину руки и выдать его во власть гяуров. Опомнись! Так фирман не исполняют.
Алишар бесновался в седле, раздирая шпорами брюхо коня. Рванулся было к воротам, но Безбородый Михаль и Перване Субаши удержали его, вернули назад.
Перване выскочил вперед, прокричал:
— Брат мой, Нуреттин-бей! Слушай меня хорошенько! С султанским фирманом шутки плохи. Отдай парня. Поедем в Эскишехир, напишем обо всем в Конью и поступим согласно ответу. Не то головой рискуете! Палец, отрезанный по шариату, не болит. А кто против фирмана идет — добром не кончит.
— Хорош шариат! Безвинного управителя моего избили! Где же ты был тогда, Перване? Разве так исполняют фирман?
— Ты сам бей! Знаешь, бей может и отколотить. Управитель — человек подпалочный. Надо будет, сеньор Фильятос заплатит золотом, принесет извинение. Знай меру и не суй головы в огонь. Надо самим проверить — мусульманин ли парень? Собственными глазами поглядеть, собственными ушами услышать. Вели ему, пусть выйдет, послушаем!
Такого никто не ждал. Нуреттин посмотрел на Осман-бея, перевел взгляд на Мавро. Осман-бей на хитрости был не горазд. Он гордился своей прямотой, и затянувшаяся торговля оскорбляла его. Но назад пути уже не было. Мир, который с таким трудом много лет поддерживал его покойный отец и который он обещал хранить шейху Эдебали, оказался под угрозой из-за Балкыз. Схватиться с Фильятосом означало также нарушить строгий приказ Тавриза. Это бы еще пол-беды. А вот столкновение с Алишаром не сулило ничего доброго. Пока он размышлял, снова раздался мягкий, вкрадчивый голос управителя Перване.
— Что с тобой, братец Нуреттин-бей? Отрекся, что ли, ваш мусульманин? Упаси аллах, забыл слова исповедания?!
Мавро еще не успел прийти в себя от страха, а тут еще нужно было отречься от своей веры. Он закрыл глаза, покачнулся. Осман-бей тронул его за руку.
— У нас насильно веру менять не заставляют, сынок! Тут воинская хитрость... Мы свидетели! Вера есть вера!..
Мавро, обнажив голову, пал на колени перед Осман-беем.
— Чем быть в одной вере с убийцами моей сестры, лучше быть в твоей... Господь наш Иисус свидетель — не хитрость это! По доброй воле принимаю я твою веру!
Осман-бей положил руку на голову юноше. Обернулся к Карабету:
— Ты свидетель, уста.
— Свидетель, Осман-бей! Прав Мавро! — Он перекрестился.— Прости меня, господи Иисусе! Аминь!
Мавро вскочил с колен. Надел туркменскую шапку. Поцеловал руку Осман-бею, дядюшке Карабету. И, ни на кого не глядя, твердым шагом подошел к Нуреттину. Когда Мавро показался на стене, Перване Субаши развернул коня и во весь опор поскакал прочь.
Мавро, выждав, поднес ладони ко рту и прокричал:
— Я... сын Кара Василя Мавро...— Голос его эхом отдавался в горах.— По доброй воле стал мусульманином... Нет бога, кроме аллаха...
Последние слова он крикнул, падая за ограду. Просвистела предательски пущенная стрела.
— Ах, мерзавцы!
— Подлец Алишар!
Орхан подбежал к Мавро первым. Тот, усмехаясь, сидел на корточках и сбивал с себя пыль.
— Все в порядке, Орхан.
— Здорово ты их обманул!
— Когда Перване развернул коня, я сразу подумал: здесь что-то не так. Где френк, там и предательство!
Прибежал ратник, поставленный Гюндюз-беем следить за долиной.
— Добрая весть! Пыль поднялась над дорогой. Люди Эртогрула...
Все схватились за оружие. Осман-бей команду взял на себя.
— Тихо. Не то все испортите.
Обернулся к управителю:
— Есть у вас потайной ход?
— Потайной ход? — Управитель колебался.
— Есть, конечно,— вмешался Нуреттин.
— Хорошо...— Осман-бей оглядел своих людей.— Орхан! Незаметно выйдешь из конака, доберешься до Тороса... Пусть в городе разделятся и перекроют все три улицы.— Он обернулся к Карабету-уста: — Ступай к барабану! Гляди на площадь. Когда наступит время, ударишь в барабан.— Приказал Орхану: — Пусть Торос без сигнала на площадь не выскакивает... Только когда услышите барабан!
— Я уже наказал Кериму, отец! Когда подъедут, прежде всего связаться с нами.
— Хорошо. Ступай... А ты, Мавро...
Раздраженный окрик Алишара оборвал его:
— Эй, Нуреттин!..
Воевода вопросительно глянул на Осман-бея, тот шепотом, словно его могли услышать, сказал:
— Отлично. Выиграем время. Спроси, чего ему надо?
Нуреттин-бей подошел к амбразуре.
— Прикажи, Алишар-бей!
— Твои гости пошли против султанского фирмана. Кто идет против фирмана, сам под фирман попадает. Ты воевода! Свяжи их и передай мне!
Нуреттин оглянулся. Осман-бей думал, как ответить, чтобы не погубить Нуреттина. Молчание затянулось. Алишар прорычал:
— Эй, глупый Нуреттин! Жизнь твоя на волоске висит! Знай, твой дом будет разрушен. Жены и дочери потоптаны. Голова твоя слетит с плеч — будь она проклята!
Осман-бей встал рядом с Нуреттином. Приложил ладонь ко рту.
— Не надрывай зря глотку, подлец Алишар!
— Что?.. Кто ты такой?..
Никто никогда не слышал, чтобы Осман-бей кого-нибудь обругал. Не раз стыдил он тех, кто не мог совладать с собой в минуты гнева. И потому сейчас все поразились не меньше Алишара. А тот хриплым от бешенства голосом переспросил:
— Кто это? Кому там жизнь надоела?
— Это я, Осман, сын Эртогрула!..
— Ах, ты! Знай, конец твой настал, поганый туркмен! Проваливай! Ты вне закона... Нуреттин! Где Нуреттин?
— Оставь в покое Нуреттин-бея. Я взял его сына заложником! Стоит бею пошевелить пальцем, и Бай Ходжа снесет его сыну голову... Теперь слушай! Недостойное это мужчины занятие — пугать женщин да девиц! А фирман свой можешь сунуть в торбу — счет твой ко мне!.. Выходи, сразимся! Сами расколем орешек!
Он умолк. На площади перед домом воеводы воцарилась тяжкая тишина. Людям Османа во главе с его братом Гюндюзом пришлось не по душе предложение бея решить спор в единоборстве. Враги тоже знали, как люты в бою Алишар и Кара Осман — а уж если схватятся они один на один, то и подавно,— и пытались найти предлог, чтобы уклониться.