Глубокое ущелье

Тахир Кемаль

— Ну как?

Алишар застонал.

— Конец мне... От этой раны не оправиться... Погубил меня Кара Осман...

— Ничего, не отчаивайся! Рана не тяжелая...

Алишар закашлялся. На губах выступила розовая пена. Попытался улыбнуться.

— Ты чей будешь?

Михаль, не торопясь, повернул голову, разогнулся: перед ним стоял Кёль Дервиш, один из голышей Тороса. Наглотавшись опиума, он не отличал врагов от своих. Холодный взгляд Михаля напугал дервиша. Он поднял саблю.

— Отойди! Подстреленная

дичь — наша!

Безбородый Михаль, ни слова не говоря, ударил беднягу обухом сабли по шее, точно провинившегося слугу, и свалил его на землю. Рыцарь стоял спокойно, чуть расставив ноги, заслоняя собой Алишар-бея, и с безразличной улыбкой наблюдал за сражающимися.

Людей у Осман-бея было больше, но, кроме сёгютцев, нескольких ратников Нуреттина и трех человек вокруг здоровенного Пир Эльвана, все они воины неважные. В шайке Чудара и отряде Фильятоса во главе с двумя френками, напротив, были опытные, смелые бойцы. Пока Михаль глядел, прищурив глаза, всезнающая улыбка на его безбородом лице сменилась странным унынием.

Он еще раз оглядел площадь. «Не разбить их сразу, они возьмут числом». Мысли его были спокойны, будто к нему это не имело никакого отношения.

Люди Чудара, оттеснив джигитов ахи с площади, воя и крича по-монгольски, повернули на Пир Эльвана и ратников Нуреттина.

От сражавшихся вокруг Османа отделились двое всадников. Михаль опознал в них Нотиуса Гладиуса, рыцаря ордена Святого Иоанна, и Гюндюз-бея и стал с любопытством следить за ними. Оба были лихие воины: хладнокровные, ловкие, опытные в атаке и в защите.

Сейчас они словно сговорились: когда один шел вперед, делая выпады, другой, не сбиваясь, спокойно парируя удары, пятился назад, а потом наступала его очередь, и он нападал с таким же уменьем.

Безбородого Михаля захватил азарт знатока. Ему нравилось, что противники, как бы трудно им ни приходилось, не трогали коней...

Вот рыцарь перешел в атаку и, наступая, наносил удары один за другим. Конь Гюндюз-бея споткнулся, присел на задние ноги, Михаль зажмурился. Уж рыцарь не упустит случай!..

— Уранха-а-а-а!

Страшный крик заставил Михаля разомкнуть веки. Стрела попала Нотиусу Гладиусу в глаз. Михаль увидел невредимого Гюндюз-бея, и, переведя взгляд в направлении выстрела, заметил Мавро на воротах с луком в руках.

Уранха кинулся на помощь раненому рыцарю. С ловкостью, редкой даже для опытных всадников, он подскочил к товарищу и, поддерживая его одной рукой, погнал лошадей галопом.

Мавро опомнился, пустил им вслед вторую стрелу. Но было уже поздно. Он даже запрыгал от досады. Гюндюз-бей помахал ему саблей:

— Молодец, Мавро!

Фильятос первым заметил, что френк и его товарищ покинули поле боя. Он огляделся, соображая, как поступить. И вдруг, пришпорив коня, пустился наутек. Крикнул что-то на ходу Чудароглу, который

сражался во главе своих людей. Для Чудара, занимавшегося разбоем уже много лет, бегство было привычным делом. Как ни в чем не бывало он отдал приказ отступать, и люди его, ко всему привыкшие, стали выходить из боя, отступая в полном порядке. Осман-бей со своими людьми бросился в погоню...

На опустевшей площади воцарилась тревожная тишина. Безбородому Михалю вдруг стало страшно. Он огляделся, ища своего коня. Тот стоял в тени, рядом с кобылицей Алишара. Может, вскочить в седло и махнуть через Тополиную рощу?.. Скрыться легко... Он взглянул на Алишара. Тот тяжело дышал. Видно, напрягает последние силы. Едва Михаль нагнулся, чтобы поднять раненого на кобылицу, как над его ухом прозвучал звонкий детский голос:

— Сдавайся!

Он обернулся и, увидев Орхан-бея, усмехнувшись, спросил:

— Чего ты хочешь, сынок?

Орхан узнал владетельного сеньора Харманкая Косифоса Михаэлиса, или, как его называли туркмены, Михаля Безбородого, и понял насмешку. Вот уж год, как Орхан всякий раз злился, когда чужие называли его сынком. И хотя знал Орхан, что, за боец Безбородый Михаль, в запальчивости кинулся на него с саблей.

— Сдавайся!

Михаль легко отбил выпад Орхана и сказал улыбаясь:

— Такого не бывает, чтобы вооруженный воин сдавался безоружному! А ну, где твоя сабля? — И мгновенным ударом надвое переломил его саблю. Юноша опешил, провожая взглядом сверкнувшее в воздухе стальное полотно, отлетевшее с тонким звоном.

— Прикончи сукина сына, Михаль! — с ненавистью в голосе взмолился Алишар-бей.— Вспори ему брюхо!

Орхан вздрогнул, будто ощутил ледяное прикосновение смерти.

Михаль опустил саблю.

— Мы безоружных не убиваем, Алишар-бей, а детей и подавно!

Он сказал это без всякого чванства, вежливо, словно извиняясь.

Орхан бросил сломанный клинок, выдохнул из груди воздух, растерянно оглянулся. Шагах в десяти он увидел целехонькую саблю — она почему-то шевелилась. Он поднял глаза и только тогда заметил Керима, который стоял на коленях, повернувшись к нему спиной, и платком вытирал чью-то окровавленную голову, Орхан, униженный и беспомощный, подошел к товарищу.

Раненый со стоном открыл глаза. Это был Кёль Дервиш, которого сбил Безбородый Михаль; он узнал Керима и удивился:

— Неужто в раю мы, Керим Джан? Ведь мы умерли, значит, в раю!..

— Помолчи! Кроме рая, есть и другие места.

— Коли выпили мы шербет смерти за веру, нет нам другой дороги, кроме как в рай!..

— Вот голодранец, все о шербете думает! Говорил ведь тебе: не глотай этой дряни, иначе не сносить тебе головы!

— Не дряни!.. Грех так говорить.— Он заволновался.— Помилуй! Значит, головы наши все-таки слетели с плеч?