Глубокое ущелье
Шрифт:
Осман-бей, испросив позволения, молча удалился. Гюндюз кивнул ему вслед.
— Во всем он виноват: нашел кого посылать сватом...
Явер-уста, видя, как расстроен шейх, поспешил вмешаться:
— Тебя, что ли, безрассудного, посылать надо было?
— Чем меня безрассудным обзывать, ты бы, Явер, поддержал нас, припал к ногам шейха нашего, помог получить его дочь!..
Гюндюз-бей повалился шейху в ноги, схватил за край платья. Эдебали, улыбаясь, поднял его за руку.
Явер-уста сразу понял, что может означать эта улыбка, крикнул: «Аллах велик!» — и, даже
Однако устраивать сразу после битвы веселую свадьбу с боем барабанов и плясками, состязанием бойцов да скачками не приличествовало, и потому Осман-бей той же ночью в обители Итбурун тихо вошел в брачные покои, подталкиваемый по обычаю кулаками в спину.
Кум Явер-уста, памятуя о древнем завете: вода спит, а врагу не спится, велел зажечь вокруг обители костры, выставил сёгютцев в охрану.
— Враг только и ждет нашей радости, чтобы застать врасплох,— говорил он людям.
В поварне накрыли для дозорных отдельные столы. Послушники разносили сидевшим у костров ратникам кувшины с шербетом, кумысом, айраном.
Много похвал выслушал в этот вечер Мавро, отличившийся в первом бою. Как метко он угодил рыцарю Нотиусу Гладиусу прямо в глаз! Он даже придумал прозвище своему кровному врагу — Одноглазый. Нет, счеты с ним еще не сведены...
По сельджукскому обычаю, вновь обращенный мусульманин получал богатые подарки «на чалму». И потому у Мавро через плечо висели уже две сабли, а за поясом торчали два кинжала, рядом с его собственным луком стоял еще один, монгольский, а за пазухой лежал туго набитый кошель. Ахи Иненю вместе с воеводой Нуреттином, Осман-бей и Гюндюз-бей, Орхан и Бай Ходжа — каждый одарил его кто чем мог.
С каким удовольствием выложил бы он все подарки и рассмотрел их. Но напротив него сидел Керим, сделать это ему казалось неловко, он был смущен и поэтому досадовал на себя еще больше.
Керим взял монгольский лук, покрутил в руках.
— Хорошие луки у монголов, приятель! Недаром зовут их народом стрелков.
— Это точно! Вот ведь и сегодня: не увернись я, угодила бы в меня монгольская стрела.— Мавро вздохнул.— Эх, поздно попал мне в руки этот лук, не достал я рыцаря второй стрелой!
— Может, он и от этой раны не оправится?
— Оправится. С коня-то он не упал. Разве что ему глаз выбил...
Неверное пламя костра играло на лице Керима. Печальная улыбка пробежала по его губам.
— Погубила Алишар-бея страсть к бабам.
— Да. Отец мой покойный говорил: «Человека губит страсть к бабам да деньгам и еще жажда власти. Недолго проживет тот, кто не обуздает своей страсти».— Он задумался.— А если страсти обуздывать, чего ради жить?..
— Верно... Потому и нет им конца...
В воротах кто-то крикнул:
— Мавро!
Они прислушались.
— Мавро-о-о! Эй! Абдуллахоглу Явру! Где ты? Отзовись!
— Это Кёль Дервиш.
— А первым кричал Пир Эльван.
Мавро не понравилось, что его назвали Абдуллахоглу.
— Здесь я!
Кричавшие подошли к костру. Кроме Пир Эльвана и Кёль Дервиша, было еще несколько человек.
Войдя в круг света, Пир Эльван отвесил Мавро земной поклон, поднес ладонь ко лбу и, отойдя в сторону, сложил руки на животе.
— Если пришли за тимаром, джигиты, я сегодня раздачу закончил,— пошутил Мавро.— В другой раз...
— Спасибо, ага! Счастье, что ты сам живым остался...
Кёль Дервиш упал на колени и, поставив перед Мавро небольшой узел, нараспев проговорил:
— Невестка наша Бала-хатун шлет тебе на чалму. Сказала: «Пусть брат наш Мавро примет малое за многое».
Мавро подумал, что его решили разыграть, но, когда развязал узел, не поверил своим глазам! Кушак, белая шелковая рубаха, пара носков, шерстяные перчатки, несколько вышитых платков...
Мавро растерялся, даже на колени встал.
— Спасибо, Бала-хатун! Спасибо! До смерти не забуду!
Окружающие захлопали в ладоши.
— Да сопутствует тебе удача, джигит! Долгой тебе жизни!
Мавро, ища поддержки, поглядел на Керима. Сбежались остальные дозорные.
— Что там?
— А ну, посмотрим,— ухмыляясь, сказал Бай Ходжа.— Пусть наденет.
Пир Эльван поднял руку, оборвал смешки.
— Подарки сыплются на него дождем! А ведь мы его не по правилам в ислам обратили. Чтоб тебе провалиться, несчастный Кёль Дервиш!
— И правда! Ну, Мавро, помилуй, брат мой по вере, не обессудь, если отберут у тебя все подарки. Гореть тебе в огне до светопреставления. Поди-ка сюда! — Он схватил Мавро за руки.— Повторяй за мной, но, смотри, не сбейся, чтоб перескочить нам пропасть между адом и раем, приятель!
Он заставил повторить Мавро основные верования ислама. Без запинки сказать: «Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед — пророк его». Наконец поднял палец к небу.
— Внемли ухом души своей!.. Вступивший на путь ислама должен помнить, что бог повсюду... Пророкам будь послушен... С людьми обходителен... Против обычая не выступай... Не возгордись... С малыми мира сего не будь жесток... Стой на клятве своей... Никому не завидуй... Правому слову не противоречь... Чужой срам прикрой... Свои грехи не затаивай. Вот и все, брат мой Мавро, сын Кара Василя! Будешь помнить — уготован тебе рай, ибо злой дух не войдет в тебя.
— Как же так, Кёль Дервиш? — спросил Бай Ходжа.— Он ведь не сотворил главного — молитвы по-арабски!
Дервиш глянул на него, скривился.
— Слава аллаху, Бай Ходжа, мы говорим по-турецки. Низ называем низом, а верх — верхом. По-арабски не понимаем. И веры без смысла не приемлем.
Часть четвертая
НА КРУТОМ ПЕРЕВАЛЕ