Глухая стена
Шрифт:
Время близилось к полуночи.
— Может быть, позволите угостить вас грогом после такого тяжелого испытания? — спросил капитан.
— Увы, не могу, — ответил Валландер.
Из радиотелефона Сунда послышался треск. Капитан выслушал сообщение, извинился и ушел. Валландер был рад остаться один. Его мучила совесть. Мог бы Ландаль уцелеть, если б он, Валландер, рассуждал иначе? Ответа не будет. Лишь неизбывное самообвинение, от которого невозможно защититься.
Двадцать минут спустя пришел Мартинссон:
— Триста девятую каюту занимал норвежец по фамилии Ларсен. Сейчас он, по-видимому,
— Поговори с ними завтра, — сказал Валландер. — Вдруг будет толк.
— На лестнице я встретил Нюберга, перепачканного маслом чуть не по пояс. Он осмотрит каюту, когда переоденется.
— Интересно, как далеко мы продвинемся… — вздохнул комиссар.
Вместе они покинули паром и зашагали к выходу из терминала. Там было пусто, только несколько молодых людей спали на скамейках. Билетные кассы закрыты. На стоянке, у валландеровского автомобиля, они расстались.
— Завтра проанализируем все с самого начала, — сказал Валландер. — В восемь.
Мартинссон посмотрел ему в лицо:
— Ты как будто бы встревожен?
— Так и есть. Я всегда тревожусь, когда не понимаю, что происходит.
— Как там с внутренним расследованием?
— Не знаю, не слыхал. И журналюги не звонят. Хотя, может, все дело в том, что телефон у меня большей частью выключен.
— Беда, когда случается такое, — сказал Мартинссон.
В его словах Валландеру почудилась двусмысленность. Он тотчас насторожился. И разозлился:
— Что ты имеешь в виду?
— Разве не этого мы постоянно боимся? Что потеряем над собой контроль. И начнем бить людей.
— Я влепил ей пощечину. Чтобы защитить мамашу.
— Да, конечно. И все-таки.
Он мне не верит, подумал Валландер, садясь в машину. Может, и не один он, а все.
Эта мысль потрясла его. Раньше такого не бывало. Никогда он не чувствовал себя преданным или, по меньшей мере, брошенным ближайшими коллегами. Он сидел в машине, не запуская мотор. Чувство одиночества внезапно заглушило все остальное. Оттеснило даже образ молодого парня, зверски убитого на пароме.
Второй раз за последнюю неделю его захлестнули обида и горечь. Я ухожу, подумал он. Завтра же подам прошение об отставке. Пускай сами заканчивают это окаянное расследование.
По дороге домой раздражение так и не улеглось. Мысленно он продолжал запальчивый разговор с Мартинссоном.
И заснул очень не скоро.
Среда, восемь утра. Все в сборе. В том числе Викторссон. И Нюберг, пальцы у которого по-прежнему были в машинном масле. Валландер проснулся в немного более спокойном расположении духа, чем накануне вечером. В отставку он сейчас не уйдет. И с Мартинссоном конфликтовать не станет. Пускай внутреннее расследование сперва установит, что, собственно, произошло в допросной. А уж тогда он найдет удобный случай высказать коллегам, как воспринимает их недоверие.
Они тщательно проанализировали события вчерашнего вечера. Мартинссон уже успел опросить пассажира по фамилии Тумандер. Ни он, ни его жена ничего не видели и не слышали из соседней каюты. Пассажир по фамилии Ларсен, проживающий в Моссе, до дома
Потом Валландер изложил две версии, которые продумал вчера в ходе разговора с Мартинссоном. Возражений ни у кого, по сути, не нашлось. Совещание шло неторопливо, методично. Однако Валландер чувствовал, что в глубине души всем не терпится вернуться к своим конкретным задачам.
Когда сотрудники разошлись, комиссар решил сосредоточиться на Тиннесе Фальке. Сейчас он более чем когда-либо был уверен, что началось все именно с Фалька. Выяснение того, каким образом убийство таксиста связано с прочими событиями, пока подождет. Фактически Валландер задал себе очень простой вопрос: что за темные силы пришли в движение, когда Фальк скончался во время вечерней прогулки? В тот миг, когда получил из банкомата контрольную выписку. И вообще, вызвана ли эта смерть естественными причинами? Он позвонил в Лунд, в судмедэкспертизу, и настоял, чтобы его соединили с патологоанатомом, производившим вскрытие. Мог ли Фальк, невзирая ни на что, оказаться жертвой некой формы насилия? В самом ли деле учтены все возможности? Кроме того, он позвонил Энандеру, доктору, который приходил к нему в управление. Суждения о том, что могло произойти, противоречили друг другу. Но во второй половине дня, когда в животе громко урчало от голода, Валландер все-таки пришел к выводу, что Фальк умер естественной смертью. Преступления не было. Но эта естественная смерть возле банкомата запустила цепочку событий.
Он придвинул к себе блокнот и записал:
Фальк.
Норки.
Ангола.
Посмотрел на эти строчки и добавил еще одну:
20.
Потом устремил взгляд на эти четыре слова, которые словно бы замыкались сами на себя. Что же такое ему никак не удается обнаружить? Стремясь избавиться от раздраженности и нетерпения, он вышел на улицу: надо пройтись, проветрить мозги. Заодно пообедал в какой-то пиццерии. И вернулся в управление. В пять часов комиссар был на грани капитуляции. Он не в состоянии заглянуть под поверхность событий, увидеть мотив, путевой указатель, который так необходим. Он топчется на месте.
Телефон зазвонил как раз в ту минуту, когда он принес из кафетерия чашку кофе. Звонил Мартинссон:
— Я на Руннерстрёмсторг. Свершилось.
— Что?
— Роберт Мудин пробил защиту. Вошел в фальковские файлы. И на мониторе происходят странные вещи.
Валландер бросил трубку.
Наконец-то, подумал он. Прорыв.
28
Выйдя из машины на Руннерстрёмсторг и запирая дверцу, Валландер не огляделся по сторонам, а зря. Он бы, вероятно, заметил тень, которая поспешно исчезла в темноте выше по улице, и понял, что за ними не просто ведут наблюдение. Этот соглядатай вдобавок отлично знает, где они находятся, чем заняты, и чуть ли не мысли их читает. Патрульные в машинах, постоянно дежурившие на Апельбергсгатан и Руннерстрёмсторг, никак не могли ему воспрепятствовать, он прячется в тени.