Глянцевая женщина

Павленко Людмила Георгиевна

— Зачем мне это нужно?

— Это она. С подругой. Была в вашем театре такая Валюшка-простушка. Они вдвоем и колобродили. А это на гастролях. Монтировщики их затащили к себе в номер, напоили и сняли кино.

Повисла неловкая пауза. Санек выключил видеомагнитофон.

— Вы знаете, — начала Инга, — я не могла спросить вас прямо, почему вы так неуважительно отзывались о собственной жене. Теперь мне ясно. Но… зачем же вы жили с ней?

— А где других-то взять? Да и привык. Поначалу мне льстило — артистка! Да еще и все время в главных ролях. На все ее спектакли ходил. Гордился. Думал — повезло.

А потом как-то раз увидел ее пьяную. Какую-то премьеру отмечали, и она напилась прямо в зюзю. Еле домой довез. И — все. Кончилась вся любовь. И она после этого перестала разыгрывать светскую даму передо мной. То постоянно унижала перед всеми, делала замечания — не так сижу, не так ем, не так говорю. А после этого чуть только вскинется — я зыркну на нее, и точка. А то мог и в зубы дать, она это знала.

— Вы ее били?!

— А что, смотреть на эти фокусы? Она любила повыпендриваться. Если ей волю дать… В общем, я эту пленку показал тебе, чтобы мы подумали — может быть, ее кто-нибудь из этих?..

— Ну а Пунину кто тогда? Да и зачем этим пьянчужкам убивать ее? Скорее уж она должна была затаить на них злобу.

— Тоже верно.

Санек помолчал.

— Ты никому… договорились?

— Об этом даже и не думайте. — Инга поднялась. — Я пойду, Саша. Извините, но мне пора. Да и вообще… не по себе.

— Я понимаю. — Он вздохнул. — Я отвезу тебя.

— Не надо. Я пешком прогуляюсь.

На воздухе Инге стало чуть легче. В той квартире казалось, что вся она пропитана запахом застоявшегося перегара! Инга шла медленно, заставляя себя любоваться закатом, заросшим прудом, мимо которого ее вела тропинка. Хотелось, чтобы душа, — созерцая природу, очистилась, расправилась, воспрянула. Такой уютный, тихий городок! И столько грязи в отношениях между людьми… Непостижимо!

Возле подъезда Ингу встретил Аркадий Серафимович.

— А я к вам заходил, — сообщил он.

— Зачем? — не слишком-то приветливо спросила Инга.

— Волновался, куда вы исчезли.

— С чего бы это вам вдруг волноваться? — иронически усмехнулась Инга.

— Ну как же так? Второе убийство в театре.

— Которое Мира Степановна опять повесит на меня, да?

— Вполне возможно, — серьезно ответил Аркадий Серафимович, — у нас в театре все возможно. Вы, после того как убежали с репетиции, куда пошли?

— К себе в гримерную. Я уже отвечала на вопросы следователя.

— Но вас никто не видел?

— Это точно. Я слышала, как вы все проходили мимо.' Ваш голос слышала. И голос Миры Степановны.

— Да? — оживился Аркадий Серафимович. — Ну и о чем мы говорили?

— Представьте себе, я вспомнила. Когда следователь меня об этом спросил, я сразу вспомнила. Сначала вы ей задали вопрос о костюмерах — нужны ли они к утренней репетиции.

— Так, — улыбнулся завтруппой. Он был явно взволнован.

— Она ответила: «Конечно, что за глупый вопрос?» А потом вы заговорили о втором акте — конец второго акта будем брать? Она что-то ответила, я уже не расслышала.

— Точно! — воскликнул Аркадий Серафимович. — Все точно! Ну, слава Богу! Я-то волновался. И вы все это следователю так и сказали?

Инга кивнула.

— Замечательно! Вот вам и алиби. Он же меня спросил — о чем мы говорили с Мирой Степановной,

идя по коридору мимо гримерных. И я все это передал почти дословно, весь наш с ней разговор, в том числе и тот текст, что вы сейчас озвучили. Значит, следователь убедился, что вы действительно сидели в своей гримерной и все слышали.

— Ну и что же? Я ведь могла бегом сорваться с места, броситься по нашей лестнице на пятый этаж, сбросить Пунину и вернуться назад.

— Исключено! Пунина очень торопилась уйти с репетиции. И она ушла первой. Кто-то назначил ей свидание на пятом этаже. Ее ведь сбросили оттуда в репетиционной юбке. Она ведь даже не переоделась — так спешила на тайную встречу. И я помню отлично — мы только вошли в кабинет Миры Степановны, как тут же раздался крик Павивановой. То есть вы не могли, услышав наш разговор, сбегать на пятый этаж, чтобы сделать это черное дело. Пунина там уже была. Вместе с убийцей.

Аркадий Серафимович сиял. Он был так искренне рад, что Ингу не могли вновь подозревать, что просто не в силах был скрыть этой радости. Девушке стало неловко за свой тон, с которым она встретила завтруппой, и, чтобы загладить неловкость, она рассказала ему о найденной записке и даже показала ее. Аркадии Серафимович поднес записку к глазам, и лицо его посерело. Он был явно напуган.

«Вот так штука!» — ахнула в душе Инга.
–

Она поспешно забрала записку и спрятала ее в сумочку.

— Вам знаком этот почерк? — спросила она небрежным тоном.

— Н-не знаю… вряд ли.

Пожилой мужчина лгал!

— Впрочем, можно взглянуть еще раз?

— Да не стоит, — сказала Инга, — может быть, это вовсе не улика. Может, она давно валялась там.

— Значит, пора менять уборщицу, — усмехнулся Аркадий Серафимович.

Инга кивнула ему на прощание и торопливо поднялась к себе.

Жизнь в театре после похорон народной артистки Пуниной замерла. Репетиций не было. Кончался август. А в середине сентября — открытие сезона. Каким спектаклем его будут открывать, никто не знал. Все «полотна», поставленные главным режиссером, такие как «Без вины виноватые» Островского, его же «Светит, да не греет», «Свои люди — сочтемся» и спектакли по Чехову «Чайка», «Вишневый сад», требовали вводов на роли, исполнявшиеся двумя погибшими актрисами. А главный режиссер взяла больничный. Супруг ухаживал за ней и тоже не являлся в театр. Директор занимался ерундой под названием «текущие дела» — проще говоря, сидел у себя в кабинете и разговаривал по телефону. Актеров и обслуживающий персонал теперь частенько вызывали для беседы в прокуратуру центрального района города.

Получила повестку и Инга. Уже знакомый следователь с усталым выражением лица задавал ей какие-то вопросы, что-то писал в своих бумажках, словом, вел себя так, точно был абсолютно уверен: дела об убийстве двух актрис им раскрыть не удастся, а значит, нечего и надрываться.

— Вы поймите, Иван Максимович, — доказывала ему Инга, — я никого из них не знала — ни Тучкову, ни Пунину. Я недавно приехала, я никого вообще не знаю в этом городе. Смешно меня подозревать.

— А разве я сказал, что подозреваю вас? — удивился Иван Максимович. — Вы прямо по пословице: «На воре шапка горит».