Глянцевая женщина
Шрифт:
— А как местная интеллигенция относится к театру? — спросила Инга, набирая в ложечку шоколадного мороженого.
Георгий взял себе пиво и теперь с удовольствием потягивал его.
— Плохо относится, — проговорил он, сдувая пену с полного стакана. — А вы, я вижу, театралка. Или же вас интересует эта история с убийством двух актрис?
— И то и другое, — ответила Инга.
Она не открыла своего настоящего места работы, сказав, что просто приехала погостить к родственникам. Журналист интересовал ее исключительно в качестве источника информации, и то, что он не догадался о ее принадлежности к театру, девушке было только на руку. Она в его глазах была человеком незаинтересованным, а стало быть, он мог ей больше доверять.
— Интеллигенция ездит в Москву смотреть спектакли, — продолжал журналист. — Мира
Инга ахнула от неожиданности. Георгий поставил стакан и закурил.
— Я был совсем еще пацаном, когда она приехала в Зарубинск, и знаю подробности только со слов матери. Но мне и этого хватает, чтобы смертельной ненавистью ненавидеть эту суку.
Инга подумала, что, если бы убили саму Миру Степановну, она недолго сомневалась бы в том, где искать подозреваемых. Взгляд журналиста стал жестким, и он теперь совсем не походил на жуира и ловеласа, каковым воспринимался вначале. Перед ней сейчас был человек хладнокровный, жестокий и умный. И такой человек мог вполне и убить, если бы посчитал убийство справедливым наказанием.
— Каким же образом она так… — тут Инга замялась, — так негативно повлияла на судьбу вашего отца?
— Подставила его. Сначала втерлась в доверие к матери. Это она умеет! Цветы, конфетки, поздравления с каждым праздником… Она и местное начальство все охмуряет таким образом. Прямо родная мать или сестра! И все клюют. И настолько умна! Всегда чует — кому можно дать взятку, а кого просто с потрохами купить одним хорошим отношением. А мать с отцом всю жизнь были доверчивыми. Слишком доверчивыми. Мать рассказывала — она ей плакалась в жилетку, говорила, что любит своего Чулкова, страшно боится потерять его, ведь он моложе… В общем, мать в ней души не чаяла. Ну и отцу проела плешь: Мирочка — чудо, нам повезло, что пришел такой главный режиссер в театр. Словом, когда Завьялова провернула одно дельце — какую-то крупную финансовую махинацию, — отец не глядя подмахнул бумажки. Материальную ответственность нес он, а главный режиссер отвечает только за творчество. Не знаю, как она его уговорила провернуть эту сделку. Они заказывали декорации для нового спектакля какому-то заводу, Завьялова завела там знакомство, и стоимость декораций так завысили, что ни в какие ворота. Разницу они с директором завода положили в карман, а отвечать пришлось отцу. В результате — инфаркт и… скоропостижная смерть.
Журналист помолчал. Потом, будто очнувшись, посмотрел на Ингу.
— Ради Бога, простите. Не знаю, что это я вдруг. Ударился в воспоминания… Утомил вас. О-о, у вас и мороженое растаяло. Еще заказать?
— Спасибо, нет.
— Вы лучше расскажите о себе. Чем в Москве занимаетесь? Учитесь?
— Спасибо за комплимент, — усмехнулась Инга, — мне уже почти двадцать восемь лет. Я не студентка. Секретаршей работаю. В одном офисе. Это не интересно. Но я страшно люблю детективы и мечтаю сама написать. Так что рассказывайте дальше. Как удалось Завьяловой снять с репертуара все спектакли, которые шли до нее? И главное — зачем?
— Зачем — это как раз понятно. Спектакли были чересчур талантливыми. А она этого не любит. Вот если б вы были актрисой, она бы вас в театр не взяла.
— Почему? — подняла удивленно брови Инга.
— Вы для нее слишком красивы. А если бы еще и талантливой оказались — пиши пропало. Ведь сама она страшна как смертный грех. И бездарна. Но зато так властолюбива, что это превратилось просто в манию. Она сняла все прежние спектакли, и актеры остались без ролей. И вынуждены были ждать от нее высочайшей милости — что она им соизволит предложить. Так что убила матушка сразу двух зайцев — и не с чем стало сравнивать ее бездарные постановки, и актеры попали к ней буквально в рабскую зависимость. Гордых и непреклонных она тотчас же выставила вон, а лизоблюдов приблизила. Первый спектакль, который она здесь поставила, назывался «Золото». По роману известного писателя, ныне покойного, Ивана Парового. Никому в голову не пришло сделать инсценировку по этому произведению. А она сподобилась. Паровой родом из Зарубинска, естественно, что он приехал на премьеру. Закатили грандиозный
— А каким образом она сняла все спектакли?
— Опять-таки отца уговорила уволить завцехами. Завпостановочным цехом, завтруппой, завкостюмерным, завпошивочным, завстолярным, заведующих радио- и электроцехов — всех подчистую. И реквизиторов, и бутафоров, и главного художника… Перещелкала всех как орехи. Отец не успевал удивляться, как это хорошие работники превратились вдруг в лодырей и негодяев. Она на каждого выискивала компромат, а точнее, сама его изобретала. Жена главного художника — она была актрисой — прилюдно прокляла ее. И через несколько месяцев Мира Степановна была на грани смерти. Но связи, связи… Все врачи вокруг нее плясали и упустили молодую девушку, которая была не в столь тяжелом состоянии, но умерла, так как ей помощь вовремя не оказали. А наша героиня после болезни стала злее прежнего. За актеров взялась. Тем более что заступиться за них было некому — мой отец к тому времени умер. Директором она сделала своего протеже артиста Гошева. Сначала выдрессировала его. В буквальном смысле! Он на репетиции выходит на сцену, еще сказать слова не успел, а она ему: нет! Не так вышел! Выйди еще раз! Погоняла несколько дней раз по десять подряд, все вытерпел — и стал директором.
Инга усмехнулась, вспомнив, как эта Салтычиха пыталась то же проделать с ней самой.
— А вы напрасно улыбаетесь — это ведь очень унизительно. Только совсем уж беспринципный человек может выдержать подобную дрессуру ради карьеры. И многие с проклятиями из театра ушли. Был такой Казарновский — играл всех героев-любовников, — так она его в «Золоте» заняла только в массовке, причем посадила в самой глубине сцены на какое-то бревно, да еще спиной к зрителю! Разве он мог такое выдержать?
— Ба! — раздалось за спиной у Инги. — Кого я вижу!
К их столику с явно столичной развязностью подходил полный мужчина средних лет.
— Ну ты хват, Паредин, — заговорил он громко, не понижая голоса. — Если писать — так только гениальные статьи, если пить пиво — так только в обществе кинозвезды, да?
— О чем это ты? — недоуменно поднял брови Георгий.
— Нет, вы слышали, Инга? — Толстяк обратился к Инге так, будто они давно знакомы. — Я бы на вашем месте оскорбился. Он не считает вас кинозвездой — это же совершенно понятно! Так, значит, вы предпочли столице наш достославный Зарубинск? Впрочем, я тоже здесь проездом, так сказать. То Чечня, то Зарубинск — такая планида. Куда страна пошлет — туда и лечу. Но как корреспондент ИТАР-ТАСС я обязан отслеживать утечку талантов из столицы в провинцию.
— Вы что, знакомы? — помедлив, спросил Георгий.
— Евгений Хессин, — поклонился толстяк, обращаясь к Инге, — позвольте ручку. — И бросил Георгию: — Вот теперь мы знакомы. Гарсон, пива! — крикнул он официанту.
Все присутствующие в кафе обратили на них внимание. Ингу теперь узнали, и худенький длинноволосый юноша с женственными манерами подошел к ней просить автограф. Инга, смущаясь, написала несколько слов в его записной книжке и попросила Георгия:
— Давайте уйдем.
— Ни за что! — воспротивился корреспондент ИТАР-ТАСС. — А мое пиво? Вы шутите, что ли? В кои-то веки довелось выпить стаканчик пива в обществе кинозвезды — и нате вам! Меня не надо обижать, я чуткий и ранимый.
Пришлось остаться.
— Да перестаньте вы смущаться, в самом деле! — воскликнул Евгений. — Несите с гордостью бремя славы! Когда вас показали крупным планом в новостях на сборе труппы в нашем захудалом театришке, я ахнул. Ну, думаю, теперь театр наш поднимется из руин. А у вас там такие события… Бр-р…
Все это время Георгий молчал и только посматривал на Ингу.
— Инга интересуется преступлениями, — заговорил он наконец, — хочет писать детективы.
— Одобряю! — мотнул головой Евгений. — Красота не вечна, не будете же вы старух играть потом. Я запрещаю! Со сцены нужно вовремя уйти. И постелить соломки там, где надо. А детективные романы — это не только мягкая подстилочка для спрыгнувших с пьедестала, но и хлеб с маслом. Так и в чем проблема? У вас же в театре два убийства! Готовый сюжет!