Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
— Да? — живо откликнулась Елена. — Я потеряла их из виду. Помнится, генерал получил назначение в Финляндию…
— Теперь на покое, в отставке, и живёт в своём имении.
— Катрин замужем? За кем?
— За старым лысым сенатором.
— Жаль её, неужели не нашла лучшего мужа?
— Она довольна: сенатор богат.
— Но что за жизнь без любви, без романтики, — сказала Елена.
— Романтика — великое дело. Знаете, где я узнала своего мужа? — спросила Салима.
— Это интересно.
— В лунную ночь, в степи, на седле разбойника, увозившего
— Необычно и потому прекрасно! — воскликнул Андрей.
— Расскажите, княгиня, — попросила Елена.
— Как-нибудь в другой раз муж расскажет, а то у меня от волнения голос пропадает при воспоминании об этой ночи.
На Елену нахлынули воспоминания. Ей живо представилась жизнь в Ташкенте.
— Князь, что сталось с Тугариным? Помните его?
— Как же, хорошие люди не забываются. Под Петербургом у него имение. Вышел в отставку, занимается сельским хозяйством, женился, трое детей. Но его мечтательность перешла в угрюмость. Думаю, не может забыть свою Марину.
— А Белоусов? Исключительно симпатичный человек был. Но пережил тогда семейную драму. Жена ушла с другим…
— Встретил его, когда ехал сюда. Преподаёт в академии. С женой развёлся, женился на курсистке туркестанке. Помните, у Галлер была опекаемая ею Липочка.
— Дочь мелкого чиновника? Помню, Хомутова организовала концерт, чтобы помочь ей ехать в Петербург учиться.
— Вот на ней и женился Белоусов.
Дамы заговорили о Ташкенте, а Епанчинцев с нескрываемым интересом наблюдал за Андреем, Ему очень нравился этот юноша. Хорошо воспитан, почтителен с матерью, но в нём чувствуется, как и у его отца, внутренняя сила и безудержная удаль.
Он заметил, что молодой человек в свою очередь приглядывается к нему. Хотел заговорить, но Андрей сам обратился к нему:
— Какая досада, что мы не встречались с вами раньше! Как много потеряно времени.
— Я тоже сожалею об этом, но вот уже восемнадцать лет, как мы живём за границей. Мы здесь проездом.
— Нет, это невозможно! Узнать хороших людей и сразу потерять их! А вы не можете переехать в Москву? Наверное, скучали о России?
— Конечно. Но после вчерашнего свидания с вашим губернатором меня опять потянуло в страну свободы.
— Но, право, наш губернатор милый старичок, — вмешалась Елена. — Чем он вам не угодил?
— Не он мне, а я ему. Я приехал в Москву, чтобы ликвидировать своё имущество, решил продать усадьбу под Москвой, а землю раздать крестьянам…
— Зачем? — насторожился Андрей.
— Именье мне не нужно. Доходом от него пользовался каналья управляющий, а сам обвинял в тяжких грехах мужиков.
— Повсюду такие конфликты с помещиками, — задумчиво сказал Андрей.
После обеда перешли в гостиную, Елену усадили за рояль. Она спела несколько романсов. Дина с чувством сыграла две-три вещицы.
— Ваш отец чудесно пел русские песни. А вы не поёте? — спросил Епанчинцев Андрея.
— Я уговаривала его готовиться в оперу, но он увлекается медициной, — не без гордости
Андрей встал и, легко ступая, подошёл к роялю. Епанчинцев отметил, что он шагает так же упруго и решительно, как отец, только в сыне больше грации.
Андрей сел за рояль, взял несколько бурных аккордов. Комнату наполнил замечательно чистый и звучный баритон большого диапазона. Голос, полный страсти и переливов, невольно покорял слушателей.
Перед воеводой он в цепях стоит, Голову повесил, сумрачно глядит. С плеч могучих сдёрнут бархатный кафтан…„Да ты, милый мой, настоящий артист. Не только сильный голос, но и мимика замечательная“, — подумал Епанчинцев.
Когда Андрей умолк, дамы взволнованно смотрели на него, а князь спросил:
— В самом деле, почему вы не выбрали сцену, ограничились скромной ролью врача?
— И юриста, — добавила Елена. — Он учится сразу на двух факультетах.
— Изумительно! — воскликнула Салима. — Но правда, почему вы хотите быть медиком?
Андрей встал, провёл рукой по непокорным кудрям и, улыбнувшись, ответил:
— Я хочу приносить людям не только удовольствие, но и пользу. А деятельность врача — это благородная, полезная деятельность.
Дамы настояли, чтобы Андрей спел ещё. Он не заставил себя упрашивать.
Около полуночи Епанчинцевы уехали, взяв с Громовых слово на другой день быть у них к завтраку, так как вечером того же дня Епанчинцевы возвращались в Петербург, откуда князь с женой выедут за границу.
Несколько месяцев для Елены пролетели незаметно.
Она устраивала свои дела, полагая в мае выехать с Андреем в Ташкент. Хотелось побывать в кочевьях, где знали и любили Громова, и узнать подробно о его судьбе. Но планы её были неожиданно нарушены.
Прокатилась бурная волна забастовок. В университетах устраивались демонстративные выступления против реакционно настроенных профессоров.
Старейшее, основанное по замыслу Ломоносова высшее учебное заведение, Московский университет, всегда отличался свободомыслием своих питомцев. В его стенах учились Герцен, Белинский, Лермонтов, Тургенев, Чехов, Тимирязев и многие другие знаменитые люди русской земли.
Чуть ли не со дня основания в стенах Московского университета царил дух свободы и протеста. Ещё Лермонтов писал:
„Пришли, шумят… профессор длинный напрасно входит, кланяется чинно — шумят… он книги взял, раскрыл, прочёл — шумят; уходит — втрое хуже. Сущий ад!“ А теперь, когда стачки стали вызывать репрессии со стороны полиции и жандармов, Московский университет забурлил.
Не проходило дня без инцидентов. Наконец высшее начальство обратило внимание на студенческие беспорядки и, возмущённое проявлением независимости, решило приструнить студентов.