Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
Тот хотел накричать на нерадивого солдата, но, подойдя ближе, узнал в нём взводного; восторженное выражение лица этого всегда уравновешенного службиста удивило начальство.
— Что читаешь, Замятин?
Читавший вздрогнул, побледнел и, вытянувшись в струнку, молчал.
Офицера Стречковского, карьериста с мелкой душой, товарищи не любили, а солдаты ненавидели.
— Я тебя спрашиваю! — повысил голос офицер.
— Бумажка попалась, завёрнут был пирожок…
— Дай сюда.
Тот безропотно протянул скомканную листовку. Офицер разгладил её и прочёл первые строки:
"Ко
Товарищи солдаты! Объединяйтесь со своими братьями рабочими, боритесь за свои человеческие права. Царь и его свора сделали вас пушечным мясом…"
Стречковский не стал читать дальше, он обернулся и зычно крикнул:
— Задержать продавца! Эй, Кравченко! Скорей сюда, — позвал он вышедшего из крепости фельдфебеля. Тот пустился во всю прыть.
— Что прикажете?
— Сейчас же задержать продавца пирожков, доставить в канцелярию. Следи, чтобы солдаты не читали вот таких листовок. Всё собери и представь мне. Солдат, покупавших пирожки, перепиши, начни с Замятина.
— Слушаюсь.
Офицер направился в помещение канцелярии, а Кравченко побежал выполнять приказание. Но пока шла беседа офицера с фельдфебелем, половина покупателей растаяла в зарослях сада.
…Парень, добродушно улыбаясь, не делал попытки к бегству. Наоборот, он приветливо предложил фельдфебелю свой товар:
— Ашай, сарбаз… Яхши самса [2] .
— Пойдём-ка, брат, до начальства. Иноятов! — позвал он стоявшего в стороне солдата татарина. — Стереги его, чтобы не убег. Стой, не уходить! Ишь, всего пять человек осталось. Куда подевались ребята?
2
Ешь, солдат… Хорошие пирожки.
— Не могу знать, — пробормотал белобрысый солдат, дожёвывая пирожок.
Фельдфебель всех переписал и повёл незадачливого торговца к своему грозному начальству.
Неповоротливый, как слон, добродушный и беспечный предстал парень перед грозные очи офицера. Он назвал себя Мансуром. На вопрос, где берёт запрещённые листовки, отвечал, широко открыв глаза.
— Зачем запрещённые?
Однажды он их нашёл целую пачку на базаре возле караван-сарая.
— Украл, значит?
— Зачем украл? Воровать грех. Мансур никогда не воровал.
Он смотрел так изумлённо, говорил таким искренним голосом, что невольно внушал доверие… Стречковскому стало скучно вести допрос, и он решил передать арестованного в жандармское отделение.
Так Мансур очутился в том неприветливом здании на крутом берегу Анхора, о котором носились такие мрачные слухи.
Три дня просидел бедный парень в тёмном сыром чулане. В ответ на все вопросы он глупо улыбался и твердил всё одно и то же.
Первые листовки он нашёл, вторые купил у "анашиста" [3] за три копейки, что раньше пирожки он не завёртывал.
3
Анашист —
Крысенков выходил из себя и требовал признания, что Мансур имеет связь с революционерами.
Хотя вызванные на допрос солдаты, опустив глаза, все как один подтверждали показания арестованного, ротмистр не прекращал дела. Ему нужна была жертва. Несколько месяце" он не вёл допросов сам. В одни из апрельских вечеров, когда пряный запах акации дурманит голову, а тёмные ночи дышат тайной и лаской, Крысенков сидел в своём кабинете, медленно потягивая коньяк из серебряного стаканчика. Неожиданно открылась дверь, в неё протиснулся толстый полковник. Несколько дней назад полковник поднялся с постели после мучительных припадков острой боли и печени.
Ротмистр встал.
— Прошу, полковник, в кресло. Не угодно ли? — Он указал на коньяк.
Полковник, вздохнув, облизнул пересохшие губы, сказал с сожалением:
— Запрещено строжайше. Ни спирта, ни волнений. Полное спокойствие.
— В наше-то время? Мудрено выполнять такие предписания.
— Подумайте, как нелепы врачи. С одной стороны — война, сын попал в плен, с другой — революция как на дрожжах поднимает все слои общества, а они — полное спокойствие…
— Революцнонеры-то обнаглели…
У полковника заблестели заплывшие глазки. Он плотоядно улыбнулся. Понизив голос, спросил:
— Сцапали кого-нибудь? Что они замышляют?
— Замышляют празднование Первого мая. Железнодорожные мастерские бурлят. Листовками наводняют город. Неуловимы, черти. Сцапали — так, мелочь, плотва.
Помолчали, каждый думая о своём. Наконец полковник спросил шёпотом:
— А позабавиться с кем-нибудь есть?
Крысенков окинул своего начальника пренебрежительным взглядом.
— Развлечься хочется? А потом будете труса праздновать как прошлый раз?
— Так это, того… Тот русский был. Рабочие шум и гам подняли… А вы бы этими, аборигенами, забавлялись, бессловесный народ, покорный…
Ротмистр, прищурившись, смотрел на лампу, казалось, что-то обдумывал. Потом, вздохнув, проговорил:
— Что же, потешу вас. Попался гусь, листовки распространял.
— Серьёзно? — полковник насторожился.
— Какое! Глуп, бестолков, по-русски — ни бельмеса! Но… бечара [4] , о нём никто не вспомнит.
— Да ну! Давайте, давайте его!..
4
Бечара — бедняк.
Ротмистр нажал кнопку настольного металлического звонка, тот резко заверещал. В кабинет вошёл степенный вахмистр и вытянулся у двери.
— Вот что, Калач! Там у нас сидит парень из старого города…
— Так точно. Мансуром звать.
— К чёрту! Как звать — наплевать. Тащи его сюда. Только руки свяжи: здоровый чёрт…
— Он смирный, ласковый…
— Не разговаривать! Исполняй.
— Слушаюсь.
Калач вышел, постоял в раздумье, перекрестился и тихо прошептал:
— Прости, господи, и помилуй. Нет моей вины в душегубстве.