Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
— В чём же заминка?
— Тяжело учиться. Как отбрякаешь в мастерских все десять часов, так ничего в голову и не лезет.
— Что же, Каратарев плохо учит, что ли?
— Нет, зачем. Хорошо, но он может только три дня в неделю заниматься. Задаёт уроки, а я многое в толк не возьму. Так вот, помогите, поспрашивайте по некоторым предметам. Мне легче будет запоминать.
— Что ж, с удовольствием займусь. Ну давай, что у тебя не ладится? — спросил Древницкий.
— С математикой ссорюсь.
В
— А ведь Шумилов-то уезжает. Как бы не рассыпался кружок.
— Не дадим рассыпаться. Есть у нас крепкие товарищи: Манжара, Баталов… Но Шумилова жаль, замечательный организатор.
У порога послышался шум.
— Хозяева дома, что ль?
Голос был густой, властный. Сапоги грозно ступали по деревянному полу. Аристарх ответил:
— Дома, заходи, коли не шутишь…
— Тут не до шуток… — проговорил, входя в комнату и оглядываясь, околоточный.
— Как фамилия? — Он положил папку на стол.
— Казаков Аристарх, — ответил хозяин.
— Стой, тута чего-то не так. Мне надо Шумилова Николая.
— Это по соседству, рядом калитка. В чём он провинился?
— Это дело начальства. Велено доставить к приставу, на суд поедет в Челябинскую губернию.
— Такой спокойный, трезвый человек, и на тебе — на суд… — говорил Аристарх.
— Все вы спокойные да трезвые, — буркнул околоточный, выходя из комнаты. — А по мне лучше бы из кабака не выходили, чем крамольные книжки читать да смуту творить.
Дуся затворила за ним дверь и кинулась к Аристарху.
— А у меня душа замерла, думала, за тобой…
— Могло бы и за мной. Ведь из ссылки я удрал.
Высокий стрельчатый портал Шейхантаура ярко освещён газокалильными фонарями. Широкая аллея ведёт к мечети и медресе. Под деревьями построены лёгкие прилавки, на которых торгуют сластями и безделушками. Тут же рядом варят в больших котлах душистый плов, чуть поодаль чадят жаровни шашлычных, кипят в чайханах огромные медные самовары. Над всем этим стоит громкий говор людей, беспрестанно снующих от торговца фруктами к шашлычнику, от шашлычника к продавцу лепёшек и мишалды — белоснежной, тягучей, как сметана, сладкой жидкости.
В месяц поста — уразы — мусульманин не смеет в течение дня принять глотка воды, съесть куска хлеба. Лишь с заходом солнца варится пища и можно утолить голод и жажду. Обычно люди собираются в чайханах и там за едой и чаепитием проводят ночь. С восходом солнца возвращаются к своим делам и продолжают пост.
В Шейхантауре настоятель мечети на время уразы сдаёт землю на аршины. Предприимчивые торговцы строят лёгкие прилавки и легко сбывают свой товар. Ураза не только пост, но и развлечение — "тамаша". Ночью звучат сурнаи, звенят дутары, грохочет дойра. Выступают певцы и канатоходцы. Пока светят звёзды, идёт веселье.
Русские тоже с удовольствием посещают эти вечерние базары. Приходят
В чайхане возле массивного здания медресе расположились несколько человек. Перед каждым — поднос, на подносе чайник чаю, небольшая фарфоровая пиала, несколько кусочков рафинада.
На краю помоста, свесив ноги, сидит юноша в ученической форме. Лицо его спокойно, но он внимательно прислушивается к разговору трёх мусульман.
Выпив чаю, юноша крикнул по-русски:
— Эй, самоварчи! Сколько с меня?
Юркий человек в длинной белой рубахе, подпоясанной ситцевым платком, звонко откликнулся;
— Для твоя, бала-душа, пятачок.
Ильгар скрылся на тропинке, ведущей к старому кладбищу. Там, среди разросшихся чинар, высились намогильники. На некоторых горели свечи, и возле, преклонив колени, тихо молились люди.
С ловкостью обезьяны Ильгар взобрался на чинару и распластался на толстой ветке, свисавшей через дувал.
Теперь ему виден весь небольшой мощёный дворик михманханы с цветником.
На ярко освещённом айване хозяин принимает гостей, пожимает им руки, приглашает садиться на ковёр. Вот высокий — узбек или киргиз? У него чёрная редкая борода, длинные ноги. Что-то знакомое.
— Садитесь, Урусбек, прошу, — приглашает Ишан-Ходжа.
Ну, ясно, это тот гусар, что пировал у бека Дотхо. А вот этого худого европейца в сером, костюме Ильгар никогда не видал. Послышался условный стук в калитку. Дервиш приоткрыл её, а потом распахнул настежь. На айване все приветствовали богато одетого молодого гостя.
Да ведь это он, проклятый Сабир! Вот каким стал этот враг Ильгара и убийца его невесты.
Гости, помыв руки, принялись за горячий чай, дыню и сласти.
Мужчина в сером костюме первым заговорил о деле:
— Надо полагать, что русские будут побеждены. Если их разгромила Япония, то немцы сделают это быстрее.
Урусбек кивнул, соглашаясь с ним, и добавил:
— Русские владения должны отойти к Афганистану и Персии.
Сабир усмехнулся:
— В Афганистане я беседовал с членами правительства, они заявили: "Дружественных отношений с соседями русскими нарушать не будем. Они не трогают нашу страну". Я сотру с лица земли Орлиное гнездо и кишлак Поршниф.
Ильгар дёрнулся, потерял равновесие, схватился рукой за сухой сук, тот подломился, и юноша упал на землю. К счастью, он угодил в сад и, вскочив, стремглав понёсся к знакомой лазейке.
Прапорщик Силин, недавно окончивший юнкерское училище по первому разряду, был прикомандирован к окружному штабу. В его обязанности входило рыться в архивах, отыскивая и подбирая нужные начальству материалы.
Цель, лелеемая с юных лет, приближалась. Он готовил себя, подобно Пржевальскому, к исследованиям родного края. Алёша тренировался физически, усиленно занимался ботаникой, геологией, изучал английский язык, а теперь ещё и французский. Восточные языки знал хорошо: арабский, фарсидский, узбекский, два афганских наречия и хинди.