Гнев. История одной жизни. Книга вторая
Шрифт:
— Расскажи толком, что случилось?
— Позорное дело, господин ождан. Грязное... Он надругался над своей хозяйкой. Подлец... Эти люди приютили его... Он ел их хлеб-соль...
— И что с ним теперь будет?
— Наказание.
— А когда будут судить его?
— Говорят, в субботу...
Я почему-то в глубине души не верю, что стеснительный и робкий как девушка Ширзаде оказался способным посягнуть на верность красавицы хозяйки. Впрочем, в тихом омуте черти как раз и водятся. Как на грех, в последнее время Ширзаде частенько бывал на заставе и многие знали об этом. Стоит
Я отложил охоту, которую намечал на субботу, и мы с Фархадом отправились в суд.
— Граждане заседатели! — голос судьи Сейд-Мир-Ка-зима, самодовольного, тучного мужчины с обвислыми плечами, писклявый, неприятный. — Правоверные мусульмане-шииты! Вам предстоит сегодня разобрать дело гнусного преступника Ширзаде. Он нарушил священный закон шариата, гнусно и коварно обесчестил многоуважаемую Ха-лиду-ханым, оскорбил мусульманина Манучехра!.. Все вы знаете, что это такое... какое страшное преступление совершил этот человек... Госпожа с трудом пережила это надругательство... и телесное, а еще больше духовное! Прости аллах!
— Манучехра обидел? — выкрикнул кто-то из зала. — Знаем! И жену и самого толстяка!
Раздался смех, собравшиеся зашушукались, зашевелились. Сейд-Мир-Казим смутился было, умолк, но быстро нашелся.
— Я говорю сейчас о преступнике Ширзаде и прошу слушать меня! А тех, кто будет мешать суду, я удалю из зала. Граждане заседатели, я обращаюсь к вам: есть ли у кого вопросы по существу... по вопросу надругательства над женой... Ну вы знаете!
— Есть! — поднялся по левую руку судьи плешивый остроносый старикашка. — Я не вижу в зале суда пострадавшую госпожу...
— Халиды-ханым здесь нет, — поторопился с ответом судья. — Но по шариату при разборе подобных дел присутствие женщины не обязательно.
— Я понимаю,— согласно кивнул старикашка. — Но хотелось бы... Пострадала бедняжка!..
— Какие будут мнения о мере наказания?.. Разбуженным ульем загудел зал. На лицах у присутствующих гнев и негодование.
— Я предлагаю,— говорит седой, крупный в кости старик лет семидесяти,— сжечь его поганое тело на костре!
— Повесить мерзавца вниз головой на самой высокой из калатских чинар, — предлагает женщина с грудным ребенком на руках. — Пусть видят все, что ждет насильников, тех, кто забыл святое писание и законы наших предков.
От материнского крика проснулся и заплакал ребенок. Женщина торопливо сунула ему в рот длинную дряблую полупустую грудь, опутанную толстыми синими венами, и, не закончив речи, ушла в конец зала, поближе к двери.
— Рубить негодяя на куски! Медленно и тупым топором рубить!..— Глаза мужчины средних лет горят гневом, он сжимает кулаки, и я знаю: дай ему сейчас волю, он и в самом деле изрубит на куски несчастного Ширзаде.
— Убить поганца!..
— Пусть каждый житель Калата бросит в негодяя
Толпа неистовствовала. Люди негодовали.
— Господа! Правоверные! — пищит судья стараясь перекрыть нарастающий рокот зала. — Согласно святому писанию... Тише! Согласно святому писанию, прежде чем вынести приговор, мы должны выслушать и обвиняемого...
— Что может сказать потерявшая честь и совесть скотина?
— Казнить!
— Казнить!
— Нет! Мы нарушим шариат!— Сейд-Мир-Казиму все же удалось перекричать всех негодующих, и в зале мало-помалу утихли.
Поднялся бледный, с посиневшими, как у мертвеца, губами, Ширзаде. Трясущимися руками он держится за перила, ограждающие позорную скамью. Я смотрю на его тонкие, хрупкие, как у девушки, пальцы, и мне становится жаль Ширзаде. Но вместе с тем понимаю, что за изнасилование беззащитной красотки он должен понести заслуженную кару.
Зал притих. Установилась страшная, предгрозовая тишина, от которой стыло сердце и бегали по спине вдоль позвоночника мурашки.
— Мусульмане, — голос несчастного дрожит. — У меня в Ахмедабаде мать. Старая она, одинокая...
— Вспомнил о матери, кобель!
— Знала бы она, что ты говоришь!..
— Тихо, мусульмане!— обозленным комаром зудит Сейд-Мир-Казим.
— Я прошу... — по лицу Ширзаде катятся и падают на пол крупные и светлые, как вызревший, виноград, слезы. Я хочу передать маме... Я прошу суд выделить для выяснения дела несколько женщин... Только женщинам я могу все рассказать и больше никому...
Ну и задал же нам друг Ширзаде всем загадку. По залу пролетел весенним шаловливым ветерком язвительный шепоток. Судья, посоветовавшись с заседателями, пригласил из зала десять пожилых женщин и указал им на дверь в соседнюю с судебным залом комнату. Туда же прошел и обвиняемый. Страсти в зале еще больше накалились. Что же в самом деле происходило? Что задумал бледнолицый «насильник»?
Несколько минут зал молчал, ждал. Молчали и там, за дверью... И вдруг — взрыв изумления.
— Ви-ий!..
— Вах-эй!..
Одна за другой из комнаты в зал вбегали женщины и, схватившись за головы, пробивались к выходу. Судья и заседатели в недоумении встречали и провожали их растерянными взглядами.
— Что такое?!
— Что такое придумал этот негодяй, захотевший обладать честной женщиной?
— А где же он сам?..
— Скажите толком, в чем дело? Вопросам не было конца.
— Это девушка! — внесла ясность одна из делегаток. — Переодетая девушка!.. Прелестная, с нежными телесами.
— Как так?!
— А вот так! Сама видела...
Теперь за голову схватился Сейд-Мир-Казим:
— Тьфу! И как же я поверил этой тегеранской потаскухе!.. Красавица... вертихвостка!
Зал клокочет кипящим котлом.
— Вот это фокусы!
Чей-то суровый голос покрыл все выкрики:
— Зачем дурачат нас?..
— Успокойтесь! — судья вытирает с мясистого лба обильный пот. — Сейчас она все объяснит... Девушка... значит, вы эту красавицу не трогали?..
От изумления мой Фархад разинул рот. Вот так штука, — столько дней и ночей бродили мы с Ширзаде по горам, охотились и не знали, с кем имеем дело.