Гневное небо Тавриды
Шрифт:
Первый, второй…
9 мая. На заре гроза расколола небо, на землю хлынули потоки воды. Тугие струи хлестали по крышам, по стеклам окон, смывали с ветвей отцветших яблонь последние жухлые лепестки.
Дождь перестал так же вдруг, как и хлынул. Сквозь кисейную завесу водяной пыли брызнули лучи целиком выкатившегося из-за горизонта солнца.
Экипажи поспешили на аэродром.
Оба полка уже имели боевой расчет на день. От 5-го гвардейского в дежурство заступали девять торпедоносцев и пять бомбардировщиков, от 13-го-девятка бомбардировщиков-топмачтовиков со штурмовиками.
Потянулось дежурство: ударные группы ждали данных от экипажей 30-го разведывательного авиаполка, с рассвета бороздивших небо над морем.
Дело привычное. После подвески вооружения и проверки готовности машин к вылету ребята расположились под крыльями самолетов на травке, писали письма, рассказывали забавные истории.
Вскоре на аэродром прибыл Иван Григорьевич. Привез подробные сведения о ходе боев под Севастополем.
5 мая войска 4-го Украинского фронта во взаимодействии с Черноморским флотом начали наступательные бои за город. Первыми в направлении Северной бухты пошли в атаку войска 2-й гвардейской армии. Враг яростно сопротивлялся. В течение первых двух дней сражения удалось оттеснить гитлеровцев лишь за вторую и третью линии траншей.
Самым напряженным был день 7 мая. Наши соединения вышли к ключевому пункту обороны противника — Сапун-горе. Ее каменистые склоны противник опоясал укреплениями от подножья до гребня, на обратном скате расположил артиллерию, минометы и пехотные резервы.
Десятки дотов и дзотов, до предела насыщенных огневыми средствами, возвышались над подступами к горе.
Атаке предшествовала мощная артиллерийская и авиационная подготовка. Казалось, на этом сравнительно узком участке не должно остаться ничего живого. Однако штурм продолжался весь день. Отчаявшиеся гитлеровцы то и дело бросались в ожесточенные контратаки. Неустанно вела огонь наша артиллерия, с воздуха, сменяя друг друга, непрерывно обрабатывали позиции противника группы бомбардировщиков и штурмовиков…
— В результате упорнейших наступательных боев, — голос замполита обрел необычную торжественность, — войска 4-го Украинского фронта прорвали основную полосу обороны противника и вышли на гребень Сапун-горы. 8 мая 51-я и Приморская армии приступили к штурму внутреннего обвода оборонительных укреплений. Полагаю, что сегодня мы получим сообщение: Севастополь наш!
Мощное «ура» завершило политинформацию. Возбужденные авиаторы тесно окружили замполита, обсуждая радостную весть. Разошлись только после настойчивого напоминания комэсков: боевое дежурство, экипажи должны находиться у машин.
Мы с Жестковым, позвав своих штурманов, отправились на укрытую кустами лужайку в конце аэродрома — обсудить предстоящий полет. Хоть на этот раз он и не будет совместным: в ночных условиях действовать можно лишь в одиночку. Но дело новое, не мешает обменяться соображениями.
Первая забота — поиск. Одно дело отыскивать
И — сам удар. Ночной, торпедный. Он требует особой натренированности от летчика. Малейшая ошибка в определении высоты, случайное отклонение от горизонтали, и — столкновение с водой, гибель…
Кое-какие навыки у меня были: в свое время наш экипаж прошел специальную подготовку и первым в полку был допущен к ночному торпедометанию. С тех пор и действуя днем, я старался, когда позволяла обстановка, мысленно переключать себя на ночные условия.
Кажется, такая тренировка в воображении дала немало. По крайней мере, в психологическом смысле.
До обеда прошли все этапы поиска и атаки. Почувствовали нетерпение лететь — верный признак хорошо исполненной подготовки.
В полдень бомбардировщики 13-го авиаполка получили приказ на вылет. Наши «илы» к удару не привлекались: по указанию командующего ВВС флота торпедоносцы должны были использоваться лишь по транспортам водоизмещением не менее трех тысяч тонн.
Топмачтовиков вел комэск капитан Либерман. Осмотрев заданный район и убедившись, что указанного разведчиками конвоя в нем нет, принял решение возвратиться. На обратном пути встретили вражеский сейнер, атаковали его. "Только щепки полетели от кораблика!" — поделился впечатлением бывший мой штурман Володя Ерастов…
Когда солнце скрылось за горизонтом, пошли на стоянку и мы. В полутьме под крылом самолета я еще издали различил знакомую фигуру. Он, конечно, майор Шевченко.
— Ну как, Василий Иванович, устроим фрицам «темную»?
— Постараемся, товарищ майор!
Потоптался, оглядел экипаж, машину. Обнял за плечи, шепнул в ухо:
— Ты все же поосторожнее, Вася. Главное, не забывай о воде. Ну и о себе, о ребятах…
— Постараюсь, товарищ майор.
А что еще скажешь?
Взлетаю. За мной с часовым интервалом пойдет Жестков. Поколебавшись, делаю ненужный разворот над аэродромом.
— Двести десять, — напоминает курс Прилуцкий.
— Двести десять, — повторяю, пытаясь разглядеть на земле маленькую темную фигурку. Эх, штурман! Знал бы ты, какую инструкцию получил я насчет тебя… насчет всех нас…
Молчу. Скупой народ летчики в изъявлении чувств.
— Поточней рассчитай заход, Коля. Чтобы со стороны луны.
— Есть, командир, — в голосе штурмана спокойная деловитость.
Летим над морем. Слева луна, справа — серебряная дорожка. Все внимание — к ней. Десять, двадцать минут, полчаса…
— А все-таки красиво море ночью! — не выдерживает Должиков.
— Не любоваться! Мы на охоте!
— А разве Тургенев, когда охотился…
— Отставить разговоры! Искать всем! Ищи, Иван, ищи, — невольно сбавляю тон. — Вот вышвырнем нечисть из Севастополя, тогда и рассмотрим вокруг все красоты.
Еще через четверть часа на лунной дорожке появляются черные полоски. Одна, три… семь… десять! Самоходные баржи идут в Севастополь. С подкреплением? Не хотят, гады, сдаваться…
— Штурман, видишь?