Гнёзда Химер

Фрай Макс

Он снова хлопнул ладонью по земле, и перед ним тут же появилось огромное блюдо, наполненное чем-то съедобным. Яне мог разглядеть, что это было, но пахло оно восхитительно. Пока я принюхивался, мой спутник добыл еще одно блюдо, гораздо меньше первого, и вилку с двумя зубцами. Он немного помедлил, потом переложил туда несколько небольших кусков, твердо сказал: «Ну и хватит!» — и протянул мне.

Я не выдержал и рассмеялся: у моего приятеля Мэсэна были примерно такие же представления о справедливости, но все-таки у него мои порции оказывались гораздо больше!

— Зря смеешься. Вот увидишь: тебе этого хватит с головой, — заметил Вурундшундба. — Еще обожрешься, попомни мои слова!

Сам он ел с неким почти религиозным остервенением. Я удивленно подумал, что в этом Мире все жрут как не в себя — взять хотя бы мою подружку Альвианту!

Но мой новый знакомец явно был одним из самых великих мастеров…

Я так на него засмотрелся, что на время забыл о своей порции. А когда вспомнил, с удивлением обнаружил, что есть мне больше не хочется. Я, конечно, все-таки начал жевать. Содержимое тарелки оказалось удивительно вкусным, но ел я не то из вежливости, не то из упрямства.

— Что, аппетит пропал? — насмешливо спросил Вурундшундба. Он уже расправился со своей огромной порцией и теперь наблюдал мои вялые попытки получить удовольствие от трапезы.

— Наверное, я очень устал, — с некоторым сомнением сказал я.

— Не так уж ты и устал. Просто тебе не требуется есть, пока ты находишься рядом со мной. Достаточно просто смотреть, как ем я. В наших лесах даже звери почти никогда не охотятся, а все потому, что не испытывают голод, находясь рядом с нами. Я угостил тебя только для того, чтобы ты не тратил свои скудные силы на очередную обиду. Если больше не можешь жрать, выброси в огонь.

— Спасибо за совет, — вежливо сказал я. — Я действительно чувствую себя сытым, но это твое — уж не знаю что! — оказалось таким вкусным, что мне все-таки хочется доесть, если можно…

— Да на здоровье! — коротко хохотнул он. — Смотри только, чтобы тебе дурно не сделалось от обжорства.

Дурно мне не сделалось, но я умудрился сладко задремать над пустой тарелкой.

— В одеяло укутайся, — ворчливо посоветовал мой спутник. — Зря, что ли, Урги тебе его дали? Без него простудишься: ты же хилый, как заморское растение!

Я открыл глаза и обалдел: мой приятель Вурундшундба возлежал на великолепном ложе — с разноцветными перинами, пестрыми маленькими подушечками, да еще и с помпезным балдахином в придачу. На лесной полянке эта роскошь выглядела более чем дико!

— Ух ты! — завистливо сказал я.

— Только не трудись просить такое же. Обойдешься, — буркнул Вурундшундба. Потом примирительно добавил: — Поверь мне: ты гораздо лучше отдохнешь на траве, завернувшись в одеяло Ургов, которое является не просто волшебной вещицей, а твоим единственным охранником… А если я добуду для тебя такую же кровать, это будет моя ворожба. Не уверен, что тебе будут сниться сладкие сны на таком ложе. Понятно?

— Понятно, — вздохнул я, сворачиваясь калачиком на траве.

Этот мизантроп оказался совершенно прав: мне снились дивные сны, а на рассвете я проснулся таким бодрым и отдохнувшим, что танцевать хотелось.

Мы отправились в путь, и я сам удивлялся, что оказался способен выдерживать бешеный темп ходьбы, сразу же заданный моим проводником. Поначалу я был вынужден сосредоточиться на дыхании, но через некоторое время привык к ускоренному ритму передвижения и тут же обнаружил, что по-прежнему способен искренне интересоваться всякой ерундой.

— Слушай, до меня только дошло, — обратился я к своему неразговорчивому спутнику. — Я ведь совсем не видел у вас ни женщин, ни детей… Они живут отдельно от вас? Или просто не выходили из домов?

— Какой ты все-таки тупой, — вздохнул он. Тон был настолько бесстрастным, что я при всем желании не смог расценить это как обиду. — Тебе уже столько раз пытались объяснить, что мы — Мараха. Что же, ты думаешь, что мы живем, как обыкновенные люди, просто иногда колдуем на досуге?

Я смущенно пожал плечами: честно говоря, примерно так я и думал…

— Ты спрашивал о женщинах, предполагая, что я — мужчина, верно? — насмешливо продолжил он. — Ну так вот, постарайся понять: я — не мужчина. И не женщина. Я — человек Мараха. Этого достаточно. [41]

— Ты — не мужчина? — удивился я. — Но ты похож именно на мужчину. И все твои приятели тоже.

— Просто потому, что мы высокого роста и обладаем физической силой. Это ничего не значит. Просто большое и сильное тело удобнее для жизни, которую мы ведем, чем маленькое и слабое. Если изменятся условия, изменятся и наши тела…

41

Для

всех людей Мараха и некоторых других народов, изначально живущих на Хомана, принадлежность к мужскому или женскому полу не имеет практически никакого значения. Мужчины и женщины имеют одинаковые имена, одеваются примерно одинаково, их социальное положение зависит исключительно от личных качеств, а никак не от пола той или иной персоны, и даже их облик обычно диктуется не столько половыми признаками, сколько личным пожеланием владельца тела («как хочу, так и выгляжу!»). Возможно подобное безразличие к вопросу разделения полов у обитателей Хомана отчасти объясняется тем, что союз мужчины и женщины для них — лишь один из многих (и далеко не самый популярный) способ продолжения рода. Большинство предпочитает иметь своего собственного ребенка, что достигается путем особых магических приемов при использовании некоторых растений, животных, земли или воды. (Спешу заверить читателя, что к скотоложству и прочим извращениям эти процедуры не имеют никакого отношения, знание же необходимых магических приемов доступно не только Мараха, но и многим другим гармонически развитым народам, поскольку является чем-то вроде врожденного инстинкта.) В то же время интимные отношения между полами — дело не последнее, но и не первостепенной важности (и порой выглядят они не совсем так, как мы их себе представляем), они часто имеют место как одно из многих удовольствий, к которому одни испытывают склонность, а другие — нет, поэтому среди обитателей Хомана немало людей, ведущих «монашескую» в нашем понимании жизнь. На самом деле эти «аскеты» просто предпочитают удовольствия иного рода. Поэтому семейные узы некоторых обитателей Хомана (и в первую очередь, Мараха) отличаются от тех, к которым привыкли мы. Мне говорили, что для некоторых Мараха (например, для людей Шапитук с Мадайка, с которыми я так и не повстречался, или для Хабода, которых я видел мельком в Бондохе) взаимоотношения между родителями и детьми, дядьями, тетками и племянниками, братьями и сестрами, являются довольно важными, поскольку они остро осознают свою принадлежность к одной семье, одному клану. Насколько я понял, эта связь не похожа на те отношения, которые обычно связывают членов одной семьи в нашем обществе, она скорее сродни связи, которая существует между членами религиозных обществ или тайных братств. Так или иначе, это не обременительная взаимная зависимость, а порой необъяснимая, но очень остро ощущаемая бескорыстная необходимость друг в друге. Все вышесказанное очень важно помнить, т. к. в противном случае читателю может показаться, что когда речь заходит о людях Мараха, я пишу только о мужчинах, не упоминая о женщинах. Так что имейте в виду, когда я пишу об Ургах или Вурундшундба: «Он сказал», «Он сделал», — это вовсе не означает наличие у данной персоны именно мужских гениталий. Честно говоря, я сам до сих пор не знаю, с существами какого пола мне довелось иметь дело…

— Но вы же как-то продолжаете свой род? — нерешительно спросил я.

— С чего ты взял? — удивился он. — Мы же не хурмангара…

— Но ведь человек не может жить вечно, — растерянно объяснил я. — Очень долго, наверное, может… Но рано или поздно люди умирают. И когда-нибудь не останется ни одного Мараха Вурундшундба. Это же неправильно!

— Ты говоришь, как отец большого семейства! — неожиданно рассмеялся он. — А ведь у тебя самого нет никаких детей, и ты не дергаешься по этому поводу… Ладно уж, я тебя понял. Видишь ли, существует некий незыблемый закон природы, согласно которому нас, Мараха Вурундшундба, всегда должно быть ровно восемьсот шестьдесят четыре человека, не больше и не меньше! Если случается так, что кто-то из нас перестает быть живым, на его место тут же приходит другой… Только не спрашивай, откуда он берется, этот другой! Ты не владеешь Масанхой, а в языке кунхё нет нужных слов, чтобы я мог хоть что-то тебе объяснить.

— Ясно, — растерянно сказал я.

— Ничего тебе не ясно, — усмехнулся мой спутник. — Ладно уж, больше не приставай ко мне со своей болтовней. Нам с тобой сейчас надо идти быстро и не уставать, а разговоры отвлекают внимание от дороги. Вечером обо всем спросишь, если захочешь…

Увы, он был прав: пока мы обсуждали волнительную проблему продолжения рода, я сбился с ритма и тут же запыхтел как паровоз. Мне понадобилось около получаса, чтобы снова втянуться. Поэтому я больше не пытался завести светскую беседу.