Гнездо в соборе
Шрифт:
— Ну, что же, Ефим Георгиевич, — улыбнулся Манцев, — это ведь не самый худший недостаток. А? Хуже бывает, когда в наши ряды проникают шкурники и мазурики. Главное, что растут люди, что очищаемся от примазавшихся, а надежный народ набирается ума и помаленьку забывает о предрассудках и заблуждениях. Вы знаете, из тех, кто у нас сейчас работает в Цупкоме, меня по-своему радует поведение Оксаненко.
— Понимаю вас, Василий Николаевич. Я тоже знаю, с какими сомнениями пришел к нам Федор. Они меня не очень пугают, хотя такая душевная наивность и простодушие, нехватка холодного критического расчета может привести и даже приводит к просчетам и потерям. Ведь из-за собственной доверчивости и наивности погиб, например, Копнин, и упустил опасного анархиста. Такие,
— Да, эти люди думают, что с контрреволюцией можно воевать по закону князя Святослава «Иду на вы». Я вам как- то обещал рассказать об одном разговоре с Оксаненко. Любопытнейший разговор, он на него сам напросился. Всего не перескажу — некогда. Но вот в чем суть. Оксаненко не сразу мог понять, что работа чекиста — выслеживание, поимка врага — это большая, честная и чистая работа. Не всем это сразу понятно. Шпион, мол, и есть шпион. Оксаненко же пришел к нам с отвлеченными понятиями офицерского кодекса чести. И вы знаете, как я ему ответил? Признался, что и нам в дореволюционном подполье даже на допросах в охранке было неприятно лгать. Приходилось. И все-таки мы не чувствовали себя ни отступниками от правды, ни мошенниками. Хитрость и обман врага — это те правила игры, которые нам навязал он, враг. И мы помним об этом. Поэтому-то большевики и не хитрят перед массами, говорят с ними языком правды. А вот вам, Ефим Георгиевич, прямо противоположный случай из моей московской жизни. Опытный канцелярист из охранки, арестованный нами за саботаж, заявил о своем желании работать и сотрудничать с ЧК. Спрашиваю, как, почему. Слишком врать — мол, принял вашу веру, — не решается. Объясняет цинично — видимо, уверен, что будет понят: всякая, мол, власть нуждается в сыске и слежке, так не лучше ли, если этим займутся профессионалы, чем самоучки. Такой мерзкий тип. Так и не понял, почему мы не приняли его услуг. Однако, Ефим Георгиевич, договорим об этом как-нибудь в другой раз… Что там у нас еще по Цупкому?
— Виноградский уже должен быть у Мордалевича. Киевские товарищи надеются вскоре установить с ним связь — дал им для этого недельный срок. Контролирую ежедневно. Самая главная сейчас задача — снова внедриться в штаб Цупкома. Пока предложен один план, на проведение которого я согласия не даю.
— Какой план?
— Видите ли, Василий Николаевич, и Оксаненко, и Виноградский вышли на Цупком через Комара. Он член штаба Цупкома, по легальному положению — кооператор. Волей- неволей Комар уже дважды оказал нам существенную помощь. Вот киевляне и предлагают — припугнуть его разоблачением и заставить работать на нас. Однако гарантий нет, и я затормозил этот план, тем более, что и Оксаненко — он знает Комара неплохо — считает, что тот не из пугливых.
— Правильно, Ефим Георгиевич. Ищите более надежный способ. Комара оставьте только на самый крайний случай. Запросите все губернские комиссии, может быть, путь в Цупком найдется через периферийные повстанкомы.
— Такие запросы уже посланы, Василий Николаевич, одновременно с требованием отчитаться о ходе операции. Надеюсь, что мы найдем возможность заслать своего сотрудника в Цупком именно в качестве посланника какого-нибудь губернского повстанкома. И может быть, это будет Екатеринослав. Оттуда получена краткая шифровка о задержании партии оружия, направленного из Одессы. Кстати, об этом грузе предупредил Оксаненко. Если, перехватив оружие, екатеринославцы раскроют и подполье, то, может быть, это даст нам ниточку в Цупком.
— Подумайте заранее о кандидатуре. На этот раз наш человек должен обязательно закрепиться в штабе. Причем условия его работы усложнятся. Все-таки два наших товарища уже прошли этим путем и хотя, по всем данным, не наследили, — подстраховка не помешает. Кроме того, приближение срока восстания заставит Цупком все более и более засекречивать планы, усиливать и без того глубокую конспирацию. Поэтому новый сотрудник должен быть опытнее, уметь смотреть на дело шире. Вы, конечно, будете все чаще и чаще гостить в Киеве, однако предусмотрите возможность
12
Надежды и предположения Манцева и Евдокимова, как будто по заказу, подтвердились уже через три дня.
…Долго не удавалось екатеринославским чекистам напасть на след подполья, хотя, по поступившим из Киева сведениям, повстанком Екатеринославщины, Херсонщины и Таврии, возглавляемый атаманом Зиркой, был наиболее мощной и опасной организацией петлюровских националистов. Человек в жупане — тот самый, с которым Трепалов и Ковальчук обменялись репликами у взорванного склада, — как в воду канул. Да, с другой стороны, и неясно было, где его искать. Единственная примета — ориентир, которая выдавала в нем канцелярского служащего, — портфель. Но это мало облегчало поиски, ведь в лицо этого канцеляриста знали лишь Трепалов и Ковальчук. Председатель губчека не мог ходить по учреждениям. У Григория времени для таких обходов тоже было маловато и, хотя он ограничил на первых порах перечень подлежащих обходу учреждений теми, у которых были деловые связи со складом, искомый человек не попадался.
Первомайские праздничные дни принесли чекистам новые тревоги: в городе были распространены отпечатанные на машинке и рукописные листовки, призывавшие к сопротивлению Советской власти, клевещущие на нее. Они подбивали к открытому неповиновению и террору, содержали хвастливые обещания в недалеком будущем «вознести над Екатеринославом и всей Украиной желтоблакитные знамена УНР».
На поиски авторов и распространителей листовок были брошены большие силы губернской и транспортной ЧК. Прекратив искать иголку в стоге сена, всю операцию возглавил Ковальчук. Однако эта кропотливая работа долго не давала никаких результатов. И вот однажды к вечеру, явившись к Трепалову с очередным докладом, Ковальчук сказал:
— Александр Максимович, появилась маленькая зацепка. Почерк экспедитора речного порта Маслюка оказался сходен с почерком, которым написаны некоторые листовки. Через несколько часов получим ответ экспертизы.
— О результате немедленно доложите мне.
— Слушаюсь!
В дверь постучали…
— Разрешите, товарищ председатель? — на пороге стоял дежурный. — К вам срочно просится на прием гражданин. Очень настойчиво просится. Ни с кем, кроме самого главного чекиста, говорить не желает.
Трепалов рассмеялся.
— Кто он? Фамилию-то хоть назвал?
— Маслюк Иван Петрович, экспедитор речного порта, — заглянув в бумажку, которую держал в руке, ответил дежурный.
Трепалов и Ковальчук переглянулись от удивления.
— Ну, Григорий, — сказал Трепалов, — на ловца и зверь бежит.
Но еще больше удивились председатель ЧК и Ковальчук, когда увидели Маслюка. В дверях стоял мужчина лет пятидесяти, чернявый и круглолицый — это был тот самый человек в жупане, та самая иголка, которую больше месяца искал в стоге сена Ковальчук.
— Я — председатель губернской ЧК, — сказал Трепалов. — Это наш ответственный сотрудник, — кивнул он в сторону Ковальчука. — Что же касается вас, Иван Петрович, то мы давно хотели вас видеть,
Трепелов помолчал, наблюдая за реакцией Маслюка, и продолжил:
— Вы, что же, полагаете, что мы забыли вас? Там, у склада?
— Но я не взрывал его! — воскликнул Маслюк.
— Ну еще бы вы его взрывали. Тогда бы наш разговор был совсем другим. А зачем вы писали провокационные антисоветские листовки? Вот этот вопрос нас интересует особенно.