Гнездо в соборе
Шрифт:
Комар шумно возразил и принялся доказывать разумность и осуществимость своей идеи.
— Ну, ладно, — усмехнулся Оксаненко, — давай расскажем о твоем плане полковнику.
Это предложение тотчас остудило пыл Комара.
— Надоело без дела, надоело, — зло пробормотал он и замолчал.
«А у этого от неопределенности и ожидания фантазия играет, авантюрные идеи в голову лезут. Впрочем, глупости врага — это нам помощь. Худо, когда легкомысленные идеи приходят в горячие головы товарищей». Оксаненко вспомнил гибель своего молодого друга из ЧК, недоучившегося студента Владимира Жиги. Сдружила их любовь к поэзии, хотя Федор отдавал главную привязанность Ивану Франко, а Владимир превозносил Маяковского. Хитро проникнув в одну из петлюровских банд, Владимир, как потом узнали чекисты из рассказа арестованного бандита, надумал агитировать за мировую коммуну, общее хозяйство, за всеобщее равенство и уничтожение семьи — и поплатился
Оксаненко нередко подшучивал над этой горячностью и фантазиями Жиги. Тот еще больше кипятился, наседал: пора, мол, Федору из сочувствующих переходить в большевики. Оксаненко не спорил, но уверял, что главное сейчас — очистить землю от нечисти: убийц и спекулянтов, проходимцев и мазуриков — а там, мол, посмотрим. «Ради этого я и пошел в чрезвычайную комиссию», — говорил он. Так оно и было.
Еще весной 1919 года Оксаненко случайно встретил в городской управе, где тогда временно работал, бывшего своего солдата Дегтярева — у того здесь были какие-то продовольственные дела. «А не здесь вам нужно быть, Федор Антонович, — с ходу заявил Дегтярев, — Шли бы к нам, в особые отряды ЧК. Очень нужны нам умелые командиры». Предложение было смелое, но не случайное. Дегтярев прослужил под началом Оксаненко более двух лет, показал себя храбрым и умным солдатом. Когда не то в ноябре, не то в декабре шестнадцатого (точно Оксаненко не помнил) в полку вылавливали большевистских агитаторов и один ротный фискал указал Оксаненко на Дегтярева, поручик вызвал солдата к себе. Он не поверил доносу, считая, что не может один и тот же человек храбро воевать и призывать к братанию с немецкими солдатами. Оказалось, что может. Тогдашний откровенный разговор быстро и естественно перешел на высокие материи: что такое интересы народа и отечества, долг и верность присяге, честность и мужество. «Я понимаю, Дегтярев, что вы так поступаете из идейных соображений, — подытожил беседу Оксаненко. — Но я — тоже из идейных соображений, верности присяге — подвергну вас аресту и доставлю согласно приказу в штаб полка. Единственно, что я делаю для, вас лично, — даю возможность в оставшиеся полдня уничтожить наиболее опасные доказательства вашей деятельности». Оксаненко действительно был убежден, что обязан выполнить приказ, но, когда давал Дегтяреву полдня, все-таки немного лукавил с собой. Допускал, что Дегтярев может воспользоваться моментом и дезертировать. Этого Оксаненко даже втайне желал, поскольку бегство солдата-агитатора механически устраняло необходимость выполнять приказ. Но Дегтярев остался, а Оксаненко приказ нарушил. Он осуждал себя за такое нарушение, но чувствовал, что поступает против убеждений не только из симпатии к Дегтяреву.
Вскоре его ранило в бою. Ранение было поверхностным, но пострадала плевра, а помощь опоздала. Начался гнойный плеврит, который замедлил выздоровление и сделал Федора Антоновича вообще податливым простуде. Во время госпитальной волынки у Оксаненко была возможность подумать о многом, и он понял, что за его личной симпатией к таким, как Дегтярев, было то общее отношение к бесцельной и бездарной войне, которое объединяло лучших людей из низов и честных офицеров-окопников.
Тогда, в управе, на предложение Дегтярева Оксаненко ответил, не раздумывая: «Нет! Видите ли, Дегтярев, я не большевик. И как я буду убивать тех, с кем еще недавно вместе воевал против Кайзера?»
«Да нет, Федор Антонович, — возразил Дегтярев. — Это не такие офицеры, как вы. Мы, солдаты, между прочим, с первого взгляда понимали эту разницу и на германской войне. А сейчас и подавно».
Тогда Дегтярев не убедил Оксаненко. Но время шло. Летом того же девятнадцатого, когда был раскрыт заговор, которым руководил бразильский консул граф Пирро и в котором участвовало немало офицеров, кто-то из арестованных — то ли по ошибке, то ли со зла — назвал на допросе и фамилию Оксаненко. Федора Антоновича арестовали, но уже через два дня освободили, извинившись за ошибку. Ему было возвращено и взятое при аресте имущество, а чекист, совершивший это должностное нарушение, был подвергнут аресту (существовал приказ председателя ВУЧК Лациса, запрещавший изымать при аресте вещи, не имевшие прямого отношения к делу). Эта щепетильность чекистов удивила Оксаненко. «До строгого ли соблюдения инструкций, когда Деникин подбирается к Киеву?» — размышлял он и решил, что внимание к нему — результат дружелюбия Дегтярева. Но оказалось, что Дегтярев вовсе ни при чем, что он погиб еще в апреле во время ликвидации кулацко-белогвардейского выступления в Миргороде, через два-три дня после памятного разговора в управе. Федор Антонович поинтересовался обстоятельствами и узнал, что произошло это по нескольким причинам, не последней среди которых была и малоопытность советских военных начальников.
Между тем, деникинцы приближались к Киеву. Оксаненко пошёл в ЧК и сказал о своем согласии с предложением Дегтярева. Об
И вот теперь, идя рядом с Комаром, он думал о нем как о враге и как о товарищах думал о соратниках покойного Дегтярева.
Тем временем они подошли к Владимирскому собору, повертелись возле служки, продававшего свечи, и незаметно — это было нетрудно сделать в скоплении прихожан — вошли в служебные помещения собора. Несколько коридоров и дверей — вот они в небольшом зале, в котором уже было около дюжины человек, из которых Оксаненко знал одного лишь председателя Цупкома полковника Чепилко. Все были возбуждены, потому что ждали выступления заместителя председателя комитета, только что прибывшего из Варшавы, из ставки Петлюры.
— Братья, — многозначительно начал Чепилко. — Разумеется, все вы ждете, что скажет наш посланец к головному атаману. Поэтому послушаем его, а потом я доложу обстановку и мы обсудим план дальнейших действий.
Из-за стола поднялся плотный мужчина. Осанка и выправка как у офицера, и штатский пиджак свой одернул он, как офицерский френч.
— Братья, — торжественно начал Наконечный, — головной атаман Симон Петлюра высоко оценил проделанную нами работу. Он призывает нас быть готовыми к всеобщему вооруженному восстанию для освобождения Украины от большевиков. Он считает, что повстанцы должны будут выступить прежде регулярных войск и, уничтожив большевиков, захватить власть на местах. Пан Петлюра рассматривает Цупком как высшую военную и гражданскую власть и представительство правительства на Украине. Это великое доверие головного атамана мы должны оправдать.
Наконечный на минуту замолк, и, воспользовавшись паузой, атаман самой большой банды Мордалевич коротко и серьезно спросил:
— Известно ли головному атаману… доложено ли головному атаману, — исправился он, — какова численность повстанческих отрядов и насколько малочисленнее они противостоящих частей большевиков? Знает ли, какова обстановка и настроения крестьянства?
Федор отдал должное смелости Мордалевича, решившегося нарушить торжественность совещания, и заметил, что большинство атаманов одобрительно восприняли его вопрос.
— Я отвечу на ваш вопрос, пан Мордалевич, — выручил своего помощника Чепилко. — Продолжайте, пан Наконечный.
— Я привез, — еще более торжественно произнес тот, — воззвание головного атамана. — Он аккуратно развернул его и, придвинувшись ближе к висевшей над столом лампе-семилинейке, стал читать быстро и уверенно, так что возникло впечатление, что он выучил текст наизусть: — «Братья! Готовьтесь к последнему решительному бою! Готовьтесь организованно, соблюдая железную дисциплину. Нами сейчас проводится большая подготовительная работа по организации будущего восстания. Крестьяне! Рабочие! Интеллигенция! Всем вам место среди борцов за всеобщую свободу! Берите на заметку всех, кто на стороне большевиков, тех, кто не помогает нам бороться, но живет на нашей земле. Им не будет места среди нас после победы. Когда вся подготовительная работа закончится, будет дан приказ о начале восстания, а пока готовьтесь к бою. Ждите приказа».
Наконечный передохнул и закончил:
— Воззвание подписали головной атаман войск УНР {1} Симон Петлюра и начальник штаба генерал-хорунжий Юрко Тютюнник.
Присутствующие возбужденно одобряли воззвание. Чепилко дал всем прочувствовать его, а затем поднялся и начал:
— Я полагаю, братове, мы оправдаем надежды головного атамана и оказываемую нам правительством честь. Пан Петлюра ориентировочно назначил выступление на 20 мая. Этот день явится началом освобождения нашей Украины от большевиков. Окончательные директивы каждый получит в первых числах мая, когда к нам от головного атамана прибудет курьер с дополнительными инструкциями. А теперь о том, о делать сейчас. Головной атаман интересовался обстановкой и настроениями населения, — подчеркнул председатель Цупкома, явно намекая на реплику Мордалевича. — И эта обстановка его озадачивает. Он недоволен нашей робостью и пассивностью. К моменту выступления население должно быть возбуждено. А некоторые повстанкомы действуют беспланово и бестолково.
1
УНР — Украинская народная республика.