Гниющий Змей. Книга 1

Ахметшина Ксения

— И не забывай улыбаться, — с холодной пустотой сообщил жених.

Находясь друг к другу настолько близко, мы всё же сохраняли подобающих зазор, который старательно поддерживали не только в силу требований хореографии. От младшего Кадогана пахло великолепным парфюмом; ни единый волосок не выбивался из идеально зачёсанных волос; брадобрей отполировал его подбородок не хуже, чем полотёры паркет; и даже красная лента в туго переплетённой косице не выпадала из композиции, поскольку отвороты сюртука имели тот же цвет.

— Через три дня, когда подтянутся все гости, состоится охота, — сообщили жёсткие губы Гальтона,

а глаза даже не сочли нужным опуститься к моим. — Надеюсь, в седле ты держишься лучше, чем танцуешь.

— Кто же тебе сказал, что я вообще держусь в седле? — безразлично проговорила я, на что партнёр незамедлительно фыркнул.

— В таком случае, рекомендую немедленно научиться. Я не позволю твоей неловкости позорить моё имя.

— Уверена, с этим ты отлично справишься и сам, — так же пусто выдала я, не успев прикусить язык.

— Что ты там вякнула, плебейка?

— Тише, дорогой, музыка не перекроет таких обертонов.

Он наконец-то заметил, на кого я невольно бросаю взгляды. Спина стала ещё прямее, хотя это физически невозможно, а губы распорола ухмылочка.

— Так ты знаешь? И кто же проболтался? — золотое шитьё сюртука поблескивало отражённым светом люстр, танец становился динамичнее. С непривычки легко могла закружиться голова.

Я неопределённо дёрнула плечами.

— Да и не важно, — почти плюнул суженый. — Слухами двор полнится. Мне вот только что сообщили, что у тебя, оказывается, глисты. Коли это не поклёп, советую избавиться от паразитов раньше первой брачной ночи, дорогая.

— Да ничего, возьмёшь дублёршу, — толчок от каблука, подтянули ножку. — Интересно, а как при дворе с дублёрами? Столько куртуазных кавалеров вокруг... Что ты там говорил про охоту? Олень ведь неспроста украшает твой герб, верно? Нужно же где-то брать рога для охотничьего зала, настоящих-то давно перебили...

Он притиснул меня резким движением, вызвав отдалённый гул из охов и ахов благородных дам. Уверена, графиня Иденская тоже напряглась, если не привстала от возмущения.

— Лучше последи за языком, простушка в кружевах. Я уже говорил, что его не сложно укоротить.

— Представляешь, я ещё и писать умею. Могу накатать памфлет с интересными подробностями из светской жизни Кадоганов. Пальцы тоже переломаешь? Нет, давай сразу руки отрубишь — жена-калека определённо станет украшением двора, а сколько сочувствия потечёт от выборщиков.

— Ты совершенно напрасно дерзишь мне, милая. Никогда не забывай, кто я, а кто — ты.

— Уже слышала, ты повторяешься, — с напускной скукой сообщила я.

Полный оборот в два такта.

— Если думаешь, что получишь хоть крупицу власти надо мной, то ошибаешься. За тобой нет никого и ничего. Зато у тебя есть отец и брат, верно? — на самом деле целых два брата, но Адана он не посчитал, ведь тот больше не принадлежит родным. — Наша семья дарует им защиту и почёт, ведь мы живём в опасное время, и всякое может случиться. Научись ценить нашу щедрость.

Намёк мог похвастать тонкостью разве что в сравнении с бревном из столетнего дуба. Танцевать в паре с этим подонком мне и раньше не хотелось, теперь же рука на моей пояснице казалась отлитой из свинца.

Оказаться в постели с этим человеком... Почему бы сразу пыточную грушу туда не затолкать? К тому же я буду постоянно помнить, что он спить с графиней и думать, хорошо ли он помылся

перед визитом ко мне. Я довольно брезглива, так что от одной мысли, что в меня будут пихать то, что недавно побывало в другой... Неподобающие это мысли, неприличные, но уж какие есть.

Выходит, мне придётся заткнуться, раздвинуть ноги и терпеть. Ради семьи.

Потрясающие. Жизнь в высшем обществе мне уже нравится.

Тут, случаем, нет ведёрка из-подо льда? Проблеваться срочно надо.

Танец завершился взаимным поклоном и аплодисментами.

Смолкли духовые, но смычки продолжили скользить по струнам, рождая лёгкую, ненавязчивую мелодию — фон для светских бесед.

Чуть позади и в стороне от благородных дам за вальсом наблюдали мои друзья. Сейчас они тоже аплодировали, а Санда светилась улыбкой и разве что не пищала от восторга. Они с Милкой успели помириться, хотя, конечно, осадочек никуда не денется. Мне вообще слабо верится в возможность искреннего прощения. Любая обида оставляет след, как чужой клинок — зарубки на кромке твоего. В конце-то концов, мы же люди, мы отлиты не из адаманта.

И самая злостная обида сейчас светилась в глазах девушки с идеально уложенными чёрными волосами. Я не стала отводить взгляд и делать вид, будто витаю в облаках незнания. Клинки скрестились, хотя мне нет дела до трофея. Этого оленя со всеми рогами и потрохами пусть бы забрала себе. К сожалению, меня не спрашивали о готовности участвовать в борьбе.

Собственно, меня даже не удосужились предупредить о её начале. Не бросили перчатку, так сказать. Конечно, ведь это так по-женски: тихая месть, убийство через отравление. И пусть в качестве яда выступила магия, это лишь усиливает элегантность акта. Лисья хитрость, её же хищные повадки...

И вот вопрос: действительно ли эта чернобурка оставит меня в покое?

Санда, ставшая случайной жертвой графини, с восторгом ринулась ко мне и обхватила мои чёрно-кружевные руки.

— Осска, какая красота! Вы так великолепно смотритесь, просто глаз не отвести!

Краем помянутого органа я заметила гримаску на безупречном лице соперницы.

— Пойдёмте отсюда, — попросила я, — мне срочно нужно подышать свежим воздухом.

— Но это же не вежливо... и на улице сыро! — начала Санда, однако я уже подцепила её под локоток и прогулочным шагом направилась к распахнутым створам дверей: резным и с позолотой, разумеется.

Гальтон не зря упоминал про восстановление богатства их рода. Когда началась вся эта заваруха с Архудераном, аристократы потеряли континентальные владения, да и на Сиаране погибло немыслимое количество акров пахотных земель и садов, не говоря о рабочей силе. Деньги резко потеряли в цене, валютой стала пища, чистая вода, одежда и прочие объекты натурального обмена.

Бегущие с материка дворяне и зажиточные горожане редко прихватывали что-то, кроме, как они полагали, самого ценного: золото, украшения, дорогие ткани. И продавали их за бесценок, столкнувшись с суровой реальностью. Но эпоха бартера не могла продлиться вечно, так что умные люди, вроде Кадоганов, скупали эти сокровища, делая вклад в будущее. Они могли себе это позволить, ведь их владения не сильно пострадали от гнили. Заодно обрели репутацию народных кормильцев, нанимая рабочую силу за еду, а иногда — из чистого альтруизма, разумеется, — даже раздавая зерно из житниц почти даром.