Гниющий Змей. Книга 1
Шрифт:
Но у твари внизу были свои взгляды на этот счёт.
Деревянистый стук скатывающихся балок подсказал, что там, в сырых потёмках происходит какое-то шевеление... Глаза женщины, истошно стискивавшей зубы и мою руку, выпучились ещё сильнее.
— Сука, зараза, твою мать... — цедила благовоспитанная госпожа и рывками тянула меня на себя, а я хваталась за неё, как брошенная в воду кошка. — Лошадь! — рявкнула она ещё разок, не оборачиваясь на Санду.
Сквозь остервенелое ржание и заинтригованное рокотание, я услышала:
— Да пытаюсь я! Соловушка, успокойся,
Ещё рывок, и край досок острыми шипами впился в жакет сразу под грудью, но стараниями Циары мои прелести теперь лежали поверх половиц: крайне неудобная поза, особенно когда тебя упруго и настойчиво тянут живой верёвкой вниз. Зато теперь я смогла опереться сгибом локтя о твёрдую поверхность, и всем торсом ощущала бой копыт, потом даже заметила васильковые леггинсы, а рядом — длинные лошадиные ноги.
Соловая кобыла — самая спокойная из всех наших лошадок, но даже она не испытывала энтузиазма, приближаясь к краю провала. Эта конятина фыркала, мотала гривастой башкой и лишь в качестве одолжения переставляла подковы всё ближе к вонючей неизвестности.
Радовало только одно: засевшие на кровле тварюги не пытались прыгать вниз и нападать. Похоже, рисковать собственными шкурами ради нашего мяса они совершенно не собирались, хотя с интересом наблюдали за происходящим. Их морд я не видела, зато слышала звуки: эти заразы переговаривались, как бабки с семечками на лавочке.
Санда подвела лошадь под уздцы. По её смятению было видно, что девушка не знает что делать: продолжать успокаивать показавшую норов лошадку или рухнуть рядом со старшей женщиной и начать помогать вытягивать меня из бездны.
— Повод! Живо! — леди Эйнсворт решила эту дилемму за неё.
Плоский кожаный ремень уже был переброшен вперёд, так что дело заняло мгновение. Санда поняла, чего хочет госпожа и сунула повод мне в свободную руку, которая успела срастись с грязной древесиной и совершенно не собиралась обретать подвижность.
Лошадке не понравилось, что её голову тянуть вниз, так что она взбрыкнула и дёрнулась — мои пальцы последовали за её мордой, локоть потерял опору.
— Осса! — подруга всё же бросилась помогать мне, а леди Эйнсворт успела перехватить выпущенное средство управления этой тупой скотиной.
Наверное, я зря ругаюсь на животное. Всё же Соловушка — если её правда так зовут — не шарахнулась прочь, хотя трензель из такого положения не мог оказывать нормального воздействия на её челюсти.
— Ох, божечки! — резко вдохнула Санада, когда взгляд её светлых глаз упал за край провала.
— Не время! — охолонула её благородная дама.
Через мгновение пальцы обеих моих рук стиснулись на подобранном поводе, а Санда с Циарой подхватили меня за подмышки. Вот теперь лошадка дёрнулась, да как следует — даже отступила от края на пару шагов. Существует живучее заблуждение, будто лошади пятиться не умеют. Так вот, очень даже умеют. Особенно когда пугаются.
Что бы ни обитало там внизу, оно явно не обладало прытью и живостью ума чешуйчатых гадин, что сейчас пялились на нас. Всё это время меня тащило всего одним жгутом, да и то не слишком мощно. Но
Мою ногу стиснуло так, что вопль вырвался из лёгких быстрее воздуха, а Соловушка от такой неожиданности прижала уши и присела на задницу — всего на миг, но меня от рывка чуть не порвало пополам.
Поясница заныла как при месячных; я забилась попавшей на крючок рыбёшкой, свободная нога стала долбить по натянувшейся пакости, хотя больше промахивалась. Тогда ситуация осложнилась: мою разбуянившуюся конечность скрутил ещё один толстый жгут.
Новый рывок! И от боли в глазах потемнело, а руки потеряли чувствительность, пальцы почти разжались...
— Не отключаться! — голос леди Эйнсворт раздался откуда-то сверху, издалека, а я на миг утопла в бездонном омуте и теперь судорожно пыталась вырваться из него. Новая волна ужаса накрыла меня, когда мерзкая дрянь поползла вверх по ноге, обвивая её на манер змеи.
Нестерпимо захотелось, чтобы прямо сейчас появился Гхар — воплоти, наяву — и спас меня из хватки неминуемой смерти. Но нахаш всё никак не появлялся, ведь это действительно не сон, и рассчитывать приходилось только на себя и двух женщин. Ну, точнее — только на них, ведь я здесь дева в беде. Есть нечто неправильное и даже стыдное в том, что из передряги меня приходится выручать таким же бабам, а не закалённым в боях мужикам: чешуйчатым или нет.
И ещё лошадке... которой вся эта бодяга уже осточертела, так что вытянутая голова начала мотаться из стороны в сторону, будто намереваясь сбросить сбрую. Будь на её месте кошка, уже бы соскребла намордник лапой. Меня мотыляло из стороны в сторону, я пыхтела и таращилась на бессовестную скотину, подруги — а после таких приключений Циара мне точно подруга — пытались удержать меня, но лианы тянули. Я ощутила себя струной, которую подкручивают колками.
Однако лошадь побеждала, и я уже легла на доски пузом.
— Нахер! — позволила себе более крепкое словцо уважаемая дама.
И отпустила меня.
Нет, не полностью, только одной рукой.
Вторая сомкнулась на рукояти сабли. Росчерк стали и мне сразу полегчало, а из глубин преисподней вырвался чудовищный гул: странный, низкий рёв. Похоже, больненько стало пакости. Соловушка тут же вывезла меня из провала и протащила по доскам едва не до дверей. Я успела отпустить повод раньше, чем эта лоснящаяся зверюга развернулась и уцокала подальше — мигом позже, и отпечаток подковы остался бы в жиже из пробитой черепушки.
Наверное, всё случившееся не заняло и минуты, но для меня прошла вечность отчаяния и боли. Говорят, что перед смертью вся жизнь перед глазами проносится. Брешут. Некогда ей проноситься, ты просто не хочешь сдыхать и это нежелание электризует каждый волосок, как молния, ударившая в громоотвод. Плюс нереальность происходящего, наверное, чтобы притупить болевые ощущения.
Теперь они начали проступать сильнее, чем когда меня рвали пополам, хотя шок от случившегося ещё не прошёл. И правильно, ведь ничегошеньки не закончилось.